Павел Астахов - Жилье по обману

– Что значит – выметайся?

– А то и значит, чего тут непонятного? В договоре черным по белому прописано: «Обязуется освободить жилплощадь в двухдневный срок», вот и освобождай.

– В каком еще договоре?

– Ну, приехали! – дама свернула рулетку – металлическая лента свистнула и щелкнула, – небрежно уронила инструмент в сумку-торбу, вытянула оттуда розовый пластиковый файл с бумагами и обмахнулась им, точно веером. – В договоре о купле-подаже, милая! Или ты не помнишь, что подписывала? Пьяная, что ли, была или, может, обкуренная?

Она глянула поверх Наткиного плеча на соседнюю дверь и, явно издеваясь, сказала:

– Бабуля, вы не говорили, что она еще и злоупотребляет!

Натка оглянулась – дверь квартиры Веры Марковны закрылась, но неплотно.

– Вы мою маму не обижайте!

Сенька, защита и опора, нахмурился, сжал кулачки, шагнул вперед. Натка потянула за лямку ранца, одной рукой задвинула сына себе за спину, в другой показательно взвесила свой пакет с покупками. Замороженные пельмени громыхнули неуютно, как гравий. Натка перехватила пакет поудобнее и раскачала его, словно готовя к полету и стыковке с напомаженными устами противной дамы.

– Да она еще и психическая!

Оценив выражение Наткиного лица, дама посторонилась, смешно притиснулась к мужичонке вдвое мельче ее и, прикрываясь его хилым телом и вытирая спиной побелку со стены, в обход Натки с Сенькой заторопилась вниз по лестнице.

– Мам, это что за Стервелла? – возмущенно спросил Сенька, проводив быстро удаляющуюся пару взглядом.

– Не ругайся, – машинально одернула его Натка.

У нее в ушах гудело, в глазах искрило, руку с пакетом мучительно скрутило судорогой – не разжать.

– Да вовсе я не ругаюсь! Стервелла – это же такая злобная тетка из кино про далматинцев, она еще хотела себе шубу из маленьких щеночков…

– Шкуру снять, – пробормотала Натка. – По миру нас пустить. А не пошли бы вы? «Обязалась освободить жилплощадь»! Что-то я не припоминаю…

– Мам, мам, а чего эта Стервелла хотела? Из квартиры нас выселить? А почему? Мы же не станем выселяться? Я тут привык, у меня друг Ванька в соседнем подъезде…

Натка наконец ожила, подскочила к соседней квартире и с силой дернула ручку, вытягивая на лестничную площадку Веру Марковну, прилипшую к двери с другой стороны.

– Что она вам наговорила, эта тетка?!

– Тихо, тихо, Наташенька, что ты, в самом-то деле… – Вера Марковна сделала скорбное лицо, сокрушенно поцокала языком, заговорила напевно, жалостливо. – Ну, продала ты за бесценок квартиру, от бабушки тебе доставшуюся, родовое, можно сказать, гнездо, ну, видать, припекло тебя, с деньгами совсем плохо стало, и то сказать – безмужняя женщина, мать-одиночка, образования нормального нет, работа дурацкая, откуда тут доходы…

– Я не интересуюсь вашим мнением обо мне и моих доходах! – Натка с трудом сдерживалась, ей отчаянно захотелось распахнуть дверь пошире, а потом хлопнуть ею так, чтобы вредная бабка оторвалась и пролетела через всю квартиру, свое собственное родовое гнездышко, на финише впечатавшись в стену, как прихлопнутый тапкой таракан. – Я спрашиваю, что говорила эта тетка?!

– Да то же самое, что и тебе, – Вера Марковна на всякий случай отлепилась от двери и шагнула назад в коридор. Оттуда ее голос слышался глухо, как из чулана. – Сказала, что ты продала квартиру. Недорого, всего за сто тыщ рублей… Что ж ты чужой бабе-то продала, дура, могла ведь сначала соседям предложить, у меня вон внуки без своего жилья маются, все ищут себе недорогую квартирку!

Натка с грохотом захлопнула дверь. Господи, да что же это происходит? Просто кошмар какой-то…

– Мам… – опасливо позвал ее Сенька.

Она перевела остекленевший и блестящий от закипающих горячих слез взгляд на сына.

– А давай мы тете Лене позвоним? И дяде Косте. Или Киту…

– Устами младенца, – Натка криво усмехнулась, с трудом разжала кулак и отдала Сеньке пакет. – Подержи-ка, я ключи достану.

Она открыла дверь (два двадцать на девяносто), тщательно вытерла ноги о коврик (никакое не бомжацкое мочало – циновка из пальмового волокна), вошла в квартиру (родовое гнездо, якобы проданное кому-то за сто тысяч рублей). Переобулась в тапки, протопала в кухню, вспомнила:

– Сенька, пакет!

Сын принес покупки, поставил на стол, замер, глядя на нее серьезно и грустно:

– Мам, что делать будем?

– Ты переоденешься и будешь делать уроки, а я…

Больше всего Натке хотелось закрыть лицо руками и рыдать, рыдать… А кто-то гладил бы по голове и утешал, успокаивал, говорил, что все устроится. И чтобы действительно все устроилось как можно скорее и лучше… Но она сделала над собой усилие и сказала:

– А я приготовлю ужин. Сегодня у нас, наверное, будут гости – тетя Лена и дядя Костя…

– Ура! – Сенька подпрыгнул – школьное барахло в ранце за его плечами громыхнуло, – унесся к себе, и окрыленный, зашебуршал чем-то у себя в комнате.

– Надеюсь, он не вещи собирает, – пробормотала Натка себе под нос и машинально посмотрела на яркий календарь, украшающий стену.

Стервелла дала ей всего два дня, и время пошло…

Воспользоваться полезным советом, который дала мне Машка, не получилось. Пока я искала в кухонных шкафчиках редко используемый порошок горчицы, чтобы насыпать его в таз с горячей водой, в брошенной в прихожей сумке надрывно зазвонил телефон.

– Сейчас, сейчас! – я стояла на табуретке, заглядывая на верхнюю полку, и быстро вернуться вниз могла разве что в режиме падения. – Да кто же там такой нетерпеливый…

– Это теть Наташа! – оповестила меня Сашка.

Ей надоело слушать трезвон, и она залезла в мою сумку, но опоздала: звонок прекратился.

– Мать, а ты знаешь, что современный человек заглядывает в свой мобильник в среднем двадцать раз в день? А ты, похоже, только дважды, утром и вечером! – Дочь принесла мне телефон и заодно уличила мать в отсталости. – У тебя тут целых четыре непрочитанных сообщения, как так вообще можно жить?

– Трудно, – согласилась я, осторожно разворачиваясь к дочке передом, к шкафчику задом. Табуретка дернулась и скрипнула, я испугалась и замерла. – Трудна такая жизнь и, возможно, непродолжительна! Дай мне руку, пожалуйста.

– На, – Сашка протянула мне мобильник.

– Просто руку, без телефона! Помоги матери с табуретки слезть!

– Ой, как все плохо, как запущенно! А я давно говорю, тебе без йоги никак, вон, уже руки-ноги почти не гнутся, – заворчала дочь, но все же помогла мне спуститься.

– Без комментариев, пожалуйста, – попросила я и забрала у нее свой телефон.

Четырьмя сообщениями в моем телефоне оказались эсэмэски от банка, который настойчиво предлагал мне кредит на особых условиях, из магазина шуб, где началась распродажа, от Таганцева и от Натки. Банк с магазином я проигнорировала, хотя в комплекте их сообщения смотрелись вполне органично, образуя понятный императив: возьмите наконец, Елена Владимировна, потребительский кредит и купите уже себе приличную шубу…