Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

Елена широко улыбнулась и подмигнула Ольге.

— Видишь, подруга, какой у нас галантный кавалер?

Шота нетерпеливо ерзал на стуле, потому что официант все не подходил.

— У нас, в Грузии, так ныкто не работает, так нэлзя работать! — он вскочил и отправился на поиски официанта.

— Надеюсь, ты никому не разболтала про нашу встречу? — Елена сделала строгое лицо.

— Ну что ты! Я ж не дура.

Через несколько минут вернулся Шота вместе с официанткой, которая несла большой поднос.

— Здесь, здесь, прашу, — Шота буквально пел, помогая официантке расставить закуски на столике. — Я ей дал полштуки и нэмного погладыл по круглой попочке…

Официантка бесстыже заулыбалась, потом ушла, подчеркнуто вертя задом.

— Ешьте, пэйтэ, радуйтэсь, генацвале! Я сегодня очень добрый! У мэня дэнь рожденья — я снова родылся! Из турмы выйты — это больше, чем родыться снова! Это все равно, что два илы тры раза родыться! — он налил дамам шампанского. — Вам наравится шампанское? Если нэ наравится — пейтэ коньяк, ликер или вино. Что хотыте! Все, что хотыте! — Шота говорил без умолку, не давая Ольге опомниться. А она ликовала.

— Напитками да закусками, дорогой, на сей раз не отделаешься, — Елена снова подмигнула Ольге. — Свобода нынче дороговато стоит!

— Вах, вах! Что я, по-твоему, нэгодяй? Вах, вах! Я все знаю, патаму и пригласил вас! У нас, в Грузии, за харашую работу харашо платят, а если кто в долгу останется — тот просто негодяй, с ним никто гаварить даже не будет!

— Ну хорошо, давайте выпьем за нашего замечательного Шоту! — Елена подняла рюмку с коньяком. — За Шоту. За Шоту Руставели… — она рассмеялась. — За хорошего человека! Будь я молоденькой девчонкой — влюбилась бы в него, ей-богу! Послушай, Ольга, может, познакомим его с твоей Байбиней? Шота — красивый и богатый мужчина!

— Богатый, богатый, — подтвердил Шота. — У меня два трехэтажных дома, мерседес, большой виноградник и много валюты… А твоя дочка блондынка? — поинтересовался он.

— Блондинка и красавица, — горячо подтвердила Елена и закивала головой.

— Тогда она будэт носить толко брыльянты! — с восторгом заявил Шота.

Так примерно с час они выпивали и закусывали и весело болтали. Вдруг Шота стремительно вскочил с места.

— Вах, вах! За мной одын дружок — Виктор — обещал приехать, домой отвезти. Нада пайты пасматрет! А это — тибе! — Он быстро вытащил из нагрудного кармана довольно толстый сверток и засунул его Ольге в сумку. — За твое доброе сердце! — И вышел.

Минут через десять Шота вернулся.

— Пашлы, дарагие, пашлы, — заторопил он. — Виктор уже ждет, паедэм!

В машине Шота и Елена уселись по обе стороны от Ольги. Рядом с шофером никого не было. Ольга была в таком приподнятом настроении, что не смогла этот факт оценить должным образом.

Опомнилась она лишь, когда машина остановилась у весьма знакомого здания — Управления полиции.

— Вы куда меня привезли? — закричала она. — Это не мой дом!

— Теперь будет твоим, — сухо засмеялась Елена.

— И надолго, — подтвердил Шота. — А потом будет дом побольше — с решетками.

К машине подбежали двое в штатском. Шота взял Ольгу под руку, но совсем не так, как в кафе, и повел вперед. Елена шла рядом, а двое в штатском — позади.

Стабиньш уже ждал у дверей своего кабинета.

— Ну как чувствуешь себя, Женечка-Лапотушечка? Попалась все же! На сей раз не выкрутишься! Денежки-то в твоей сумке — меченые. Вот ты нам обстоятельно и распишешь, за какие такие дела их получила. Какие такие подвиги совершила со своей Байбой по кличке Шведка. А еще о том, как в прошлом месяце вместе со своим муженьком и еще кое с кем обчистили магазинчик в Пардаугаве. Муженек твой уже тут сидит, а его исповедь — уже в ящике моего стола.

Ольга вошла в кабинет, тупо пялясь в пол.

— Не старайся, Женечка, — продолжал Стабиньш. — На сей раз твои детки, которые тебе вовсе не нужны, от суда тебя не спасут. Придется тебе все рассказать. Причем начистоту.

— Ладно, начальник, пишите, — Ольга тяжело опустилась на стул. — Пишите, все расскажу…

— Вот это уже разумно, — Стабиньш сел за свой письменный стол. — Только сначала оформим протокол о изъятии денег. Майор Спуре, — обратился он к Елене, — будьте так любезны, пригласите сюда понятых…

Алина и сегодня запаздывает. Нет, не по привычке или из-за женского кокетства. Просто она чуть-чуть неорганизованная. Алина всегда очень занята. Ей никак не удается спланировать свой день. Эти вечные мероприятия — одно за другим. Общественная работа, факультет, помощь одиноким и неимущим пенсионерам, больным, детям-сиротам. Она помогает старикам и больным определиться в пансионат, сиротам и брошенным детям — в детский приют или детдом. Вместе со своими друзьями-студентами организовала фонд милосердия, куда привлекла наиболее порядочных и интеллигентных бизнесменов.

Установила контакты с несколькими церквями и религиозными общинами, чтобы помогать тем несчастным, которые больше всего нуждаются в помощи. Алина часто публикует свои статьи в газетах и журналах, принимает участие в радио- и телепередачах. Главная тема ее выступлений — милосердие и человечность. Все свои гонорары она передает фонду. Вместе с друзьями и помощниками Алина собирает теплую одежду для тех, кто в ней нуждается, — для детей и престарелых. Она организовала доставку картофеля и овощей из села. Алине и ее друзьям абсолютно безразлично, к какой национальности относятся нуждающиеся.

— Мы не делим людей по национальностям, — часто повторяла она. — Все мы одинаковые — у всех у нас руки, ноги, голова, у всех в жилах течет одинаково красная кровь. От латыша или русского, от поляка или еврея рождается не крокодил, а точно такой же человек. В Библии говорится, что люди отличаются друг от друга лишь по половому признаку. А я считаю, еще и по способностям, талантам и по уму. Со временем понятие национальности вообще исчезнет. Мы будем людьми вселенной, людьми с большой буквы. Даже не граждане, а люди. В Америке уже сейчас не существует понятия «национальность». Там белые, черные, коричневые, желтые со светлыми, темными, прямыми и кудрявыми волосами — все американцы. Зато глупость и жестокость — сестры-близнецы, живут душа в душу. Чем беднее у человека интеллект, тем меньше в нем культуры, интеллигентности, тем больше национализма или шовинизма. Настоящая интеллигенция не имеет национальности, а может быть, имеет общую национальность — интеллигентность. Такие люди имеют общие интересы, общее понимание жизни. В свое время Сталин называл интеллигенцию какой-то прослойкой между основными классами — рабочими и крестьянами, — которую стремился укротить. Наиболее прогрессивных людей он называл презренными лжепатриотами и безродными космополитами, не имеющими ни родины, ни отечества. Для них, считал Сталин, нет ничего святого. Их следовало бояться, на них натравливали толпу. Им полагалось сидеть в тюрьме или гнить в Сибири…