Екатерина Барсова - Солнце завтрашнего дня [litres]

Подслеповатая люстра на кухне светила вполсилы. По стенам скользили неясные тени.

– Там в кустах на месте преступления, нет, не на основном месте, а поодаль, я нашел маленький обрывок бумаги – размером чуть больше ногтя. Вроде как этот клочок ни о чем не говорил, но я-то знал: это был обрывок билета на концерт одной заезжей музыкальной группы, по которой сохли все подростки в то время. Моя старшая не была исключением. У нас даже скандал по этому поводу в семье вышел. Жена моя Валя ни в какую не хотела отпускать туда дочь ни одну, ни даже с подругой, так как боялась, что там будут подвыпившие ребята, у которых непонятно что на уме. А наша девица Татьяна ни в какую не хотела сдаваться. Подростки, они такие – как что втемяшится в голову, кричи караул. Это сейчас Танюха остепенилась, а тогда ветер в голове гулял. Сладу с ней никакого не было! Короче, натерпелись мы с женой, ее воспитывая. Младшая совсем другая получилась… Но это лирика и побочные разговоры. Так вот Татьяна – ни в какую. Пойду на концерт, и всё. Поэтому, как выглядел этот билет, я прекрасно помню… Вот сразу обрывок и опознал. – Он замолчал. А потом продолжил, возвысив голос: – Скажешь, что я должен был все сдать сразу и отработать разные версии. Но… Как-то муторно стало, и чего поднимать бодягу, если я не уверен, чтот этот клочок билета причастен к совершённому убийству.

Паша подавил вздох. Он понимал, что Валуев просто пытается облегчить свою совесть спустя столько лет. Он говорил и как бы заклинал Пашу поверить в то, что все было именно так, а не как-то иначе…

– Что сказать…

– Да. Надо было все сделать по-другому… Я понимаю. Но сделанного не воротишь.

Кто знает, подумал Паша, а может быть, поймали бы тогда преступника и были бы предотвращены все эти кошмарные убийства в Москве?

– Наверное, ты меня осуждаешь.

– Нет.

– Много народу было на этом концерте. Похоже, все подростки города слетелись туда… Я Таньку все-таки караулил у входа, беспокоились мы за нее.

– Ясно.

Павел ушел, оставив Валуева в расстроенных чувствах.

«Карл у Клары украл кораллы»… Он вспомнил, что Марина говорила о том, что Ольга направилась прямиком в психдиспансер. К кому? Зачем?

Уже было темно, он решил пойти к морю. Просто так. Наверное, в любых, даже самых незначительных на первый взгляд ритуалах есть свой смысл и особая прелесть. Они дают возможность более твердо стоять на земле, опираясь на привычные действия и жесты.

Утром он направился в городской департамент здравоохранения и узнал, что главврач в психоневрологическом диспансере новый. Прежний уволился четыре года назад и уехал в Москву. Его адреса они не знают… Павел поднял свои копии Ольгиных заметок. Она брала интервью у Евграфова Геннадия Константиновича – спрашивала его мнение об убийстве Вейде.

Почувствовав азарт, Павел позвонил Светлане и попросил ее пробить по базе данных адрес и телефон Евграфова.

В ожидании информации Павел сходил в местный краеведческий музей. Там среди портретов сотрудников музея висела фотография Стеллы Дмитриевны. Снимок Артура Вейде тоже там был. Тихий. Скромный, тихий человек в очках, робкая улыбка…

Светлана позвонила через два часа. Сообщила странное: Евграфов Геннадий Константинович был убит два с небольшим месяца назад. Убийцу не нашли. Убит он был около своего дома, когда возвращался с работы поздно вечером. Карманы у него обчистили, украли банковские карточки. Света дала контактный телефон его жены. Павел набрал ее номер и услышал то, что позволило ему восстановить картину происшедшего, а также найти связь между Евграфовым и Ольгой Горяевой. Жена Евграфова Валентина Петровна сказала, что они с мужем были на спектакле в театре «На грани» – смотрели «Сон Татьяны и Евгения». Там ее муж столкнулся со знакомой из родного города – Ольгой, отчество ее Валентина Петровна не помнила. Ольга записала телефон Евграфова, но позвонила уже после его смерти, это Валентина Евграфова запомнила. Самое ценное ее сообщение заключалось в том, что ее муж после спектакля сказал, что кое-что в театре напомнило ему рисунки его пациента. Эти же слова Евграфова его жена передала Ольге.

Сопоставив даты, Павел понял, что именно после этого Ольга поехала в родной город. Судя по словам Замойкиной, в интернат она не попала. Что ж! Теперь Павлу предстояло узнать, зачем же приезжала туда Горяева.

Стыдно сказать, но Анна ждала телефонного звонка Миши Глинского, однако решила не звонить ему первой. Хотя звонок по делу, могла бы и набрать сама.

Миша Глинский позвонил, когда она была в ванной.

– Я приеду сегодня после работы, – сказал он. – Часов в восемь. Идет?

– Идет.

Сегодня на работу она должна была прийти к трем часам – на смену Васе. Анна поймала себя на том, что выбирает костюм более тщательно, чем обычно. Неужели все дело в Глинском? Она хочет ему понравиться? В этом Анна не хотела признаваться даже сама себе… И все же она выбрала черные джинсы, которые ей шли, и фиолетовый свитер под горло, оттенявший ее глаза и каштановый цвет волос. Посмотрев на себя в зеркало, Анна осталась довольна. В довершение образа надушилась и сделала скромный макияж.

Увидев ее, Вася сказал:

– Я уже убегаю, а ты оставайся здесь. Если что – звони. Сама все знаешь. Без стеснения и по любому вопросу, который тебе покажется непонятным. Мне, как ты знаешь, можно звонить хоть утром, хоть ночью.

– Я все поняла, – сказала Анна.

Он с подозрением посмотрел на нее:

– Ты сегодня какая-то слишком кроткая. Что-то случилось?

Она мотнула головой:

– Просто настроение такое…

– Ну ладно, ладно, – заторопился Вася. – Я уже побежал…

Вторая половина дня пролетела довольно быстро. Анна расправилась с заданием, которое ей поручил Курочкин. Приняла одну женщину, явившуюся на консультацию. Потом уставилась на экран компьютера и стала подчищать хвосты незаконченных дел… и время от времени посматривала на часы. Она ждала Глинского.

Миша опоздал на пятнадцать минут. Анна уже было подумала, что он не придет, и решила поставить чай, а после уехать домой, там принять ванну и забыть обо всем. Мог бы позвонить и сказать, что отменяет встречу или переносит на другое время. А так… ненадежный он получается товарищ, этот Глинский. А Вася его так нахваливал, так нахваливал, просто превозносил до небес: и эрудит, и языки знает…

Звонок в дверь отвлек ее от досадливых размышлений.

На пороге стоял Глинский. В руках у него был газетный сверток.

– Бери, – протянул он ей.

– Что это?

– Цветок редкий… для украшения вашего офиса. А то зелени у вас не хватает.