Сергей Федоранич - Вирус [litres]

Наш доктор что сказал? Тут я цитирую, ибо слышал сам: «У вас нет других вариантов, кроме как принять свою сущность. Если смотреть на ситуацию в целом, то картина весьма печальная: с того происшествия в январе две тысячи четырнадцатого года в Эмиратах вы изменились. Вы согласились участвовать в проекте с удручающими последствиями именно после тех событий; вас не остановило, что могут пострадать люди, при этом вы прекрасно знали, что все зависит только от вас – если вы откажете, проект не состоится, ибо не будет иметь смысла. Своим поступком вы обесценили человеческую жизнь, вы перестали даже думать об этом. Для вас она больше ничего не стоит. Поэтому вы в такой ситуации…

Когда Игорь впервые читал эти письма, он полагал, что Черепанов тщательно следил за министром. Он знал, что у министра четверо детей, знал о его сделке с Лаурой Висконт. Он мог вскрыть переписку Шелехова, прослушивать звонки… Но куда более вероятно, что эти письма писал не Черепанов.

И отметины на запястьях…

Игорь встал из-за стола и отошел подальше. Он достал телефон и позвонил Полине, судебно-медицинскому эксперту.

– Полина, привет. Прости, что я тебя в воскресенье тревожу…

– Ничего, Игореша, я на дежурстве.

– О, тогда ты сможешь мне ответить на кое-какие вопросы по поводу аутопсии тела Шелехова?

– Ты ведь знаешь, что до официального заключения это всего лишь мнение?

– Знаю, конечно.

– Тогда слушаю. Что тебя интересует?

– Есть ли на теле министра следы от ожогов, скажем, на голове?

– Как ты узнал? Ожоги под волосами далеко за ушами, с виду не найти, но я увидела.

– И антидепрессанты в крови?

– Верно.

– И еще вопрос: а почему вы раньше не сказали об этом? Я понимаю, что исследование должно быть полностью завершено и на это уйдет неделя-две, но все же?

– А кто спрашивал? Вот ты спросил, я тебе ответила.

– Понятно. Спасибо.

Игорь повесил трубку и вернулся к Наташе.

– Поехали к вашему потерпевшему.

До дома Максима Котова, на Верхнюю Красносельскую улицу, они доехали каждый на своей машине. Долго звонили в дверь.

Максим Котов, видимо, крепко спал. Когда он открыл дверь, то в узкую щель протиснулась только взлохмаченная голова и сильно заспанное лицо.

– Максим, здравствуйте, – сказала Наташа. – Позвольте нам войти. Простите, что разбудили. Это Игорь Романов, следователь из следственного комитета. Это по поводу вашей дочери и Лауры Висконт.

– Входите, – сказал он и открыл дверь. – Проходите на кухню, я натяну штаны и вернусь.

Наташа демонстративно отвела взгляд – Максим Котов был в одних трусах. Игорь разулся, повесил на вешалку пальто, в который раз подмечая за собой несоответствие стандартам. Вообще-то сложившийся стереотип сотрудника правоохранительных органов требует ходить по квартире в ботинках, не снимая верхней одежды. Но такое свинство для Игоря было недопустимым, тем более что у Котова в квартире было чище, чем у Игоря дома.

Они прошли на идеально чистую кухню, только стол выбивался из общей картины – он был завален листочками с обрывками фраз, написанных на английском языке. Мерцал раскрытый ноутбук. Хозяин уже в штанах и футболке прибрался на столе и предложил кофе.

Игорь отказался и сразу приступил к делу:

– Максим, вы готовы выступить потерпевшим в уголовном деле против Лауры Висконт, которая организовала массовое заражение людей вирусом гриппа в целях продаж нового препарата?

– Потерпевшим?..

– Ну да, – ответил Игорь. – Вы ведь потеряли дочь. Не представляю, что вы пережили. Мои соболезнования.

Для того чтобы понять, что означала метаморфоза, случившаяся с Максимом Котовым, Игорь заставил себя немного отойти назад и вспомнить, каким он увидел этого парня, когда пришел. Взъерошенный, спросонок не очень вежлив и гостеприимен, в общем, как почти любой человек, которого подняли из постели. А сейчас он как будто вспыхнул, и это был не гнев. Максим Котов вдруг в одно мгновение стал цветным, а до этого был черно-белым. У него было серое лицо, потухшие глаза, сутулые плечи, словно посыпанные пеплом. И даже волосы, светлые от природы, казались матовыми и какими-то искусственными. А после слов Игоря в него как будто вдохнули жизнь – голубым пламенем вспыхнули глаза, порозовели губы и скулы, он распрямился.

– Вы хотите сказать, что кто-то ответит за смерть Сони? Вы это хотели сказать? Или что-то другое?

Слова давались ему с трудом, голос звучал надтреснуто.

– С детской смертностью ситуация сложная. Бывают случаи, когда виноватых нет. Даже диагноз есть такой – синдром внезапной детской смерти. Но смерть вашей дочери произошла по вине конкретных людей, и Лаура Висконт, как я полагаю, одна из них. Во всяком случае, пока она – единственная подозреваемая. У меня нет сейчас доказательств, но я знаю, как я их раздобуду. Так вы согласны?

– Да, я согласен.

Задержание Лауры Висконт оказалось делом не простым и очень дорогостоящим. Для того чтобы ее обнаружить и застать врасплох, пришлось пойти на несколько хитростей.

Наталья Добронравова рассказал Игорю про странный допрос, который ей учинил Артем Леонидович Лукьянов. Рассказала в красках, и Игорю ее стало жаль – она столкнулась с хорошим, в общем-то, человеком в неподходящий момент. У генерала Лукьянова горела спина – на него давили сверху, заставляли сделать все, чтобы убийство министра было раскрыто «по горячим следам». Ему было не до сантиментов, хотя это могло выглядеть и по-другому.

Игорь с генералом Лукьяновым был знаком лично: несколько лет назад, еще до нашумевшего дела Саши Лаврова, Игорь принимал участие в расследовании военного преступления, где были задействованы высокопоставленные правоохранители. Тогда Игорь сделал вывод: из всей обозримой компании этих людей в разведку он пошел бы только с Артемом Леонидовичем. Грубый, невежливый Лукьянов был человеком слова, ненавидел ложь и презирал предательство. Такие люди Игорю по душе.

– Я тебе помогу, – сказал Лукьянов, когда они встретились на следующий день. – Но ты скажи мне, как Висконт связана с убийством Шелехова?

– Висконт, как я полагаю, была детонатором. Шелехов долго сопротивлялся, очень уж ему не хотелось пачкаться в крови невинных людей, но она дожала. Не знаю как, но она унюхала подходящий момент и воткнула свою золотую иголку ему прямо в спину.

– О каком подходящем моменте ты говоришь?

– Я думаю, Шелехов убил насильника своей дочери. Сейчас я провожу проверочные мероприятия, ищу свидетелей и доказательства, но, скорее всего, это действительно случилось.

– Его дочь изнасиловали?

– Да.

Усеянное морщинами тяжелых решений лицо генерала сделалось злым, но злость была не напускная, а искренняя, идущая из самых глубин.