Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

Рядом с ним и подсудимый, и предыдущий оратор, да и вообще все присутствующие выглядели довольно убого.

Хорошо поставленным лекторским голосом профессор сообщил, что Ордынцев – некомпетентный и невнимательный врач, и никакого оправдания ему нет и быть не может. Профессор, как эксперт, самым тщательным образом изучил истории болезни поступивших, операционный журнал, журнал поступления и готов со всей ответственностью заявить, что у Ордынцева не только было время выполнить свои обязанности, но его могло быть намного больше, потому что торакотомия была проведена без показаний.

– Следовало поставить дренаж и наблюдать, ибо всем грамотным докторам известно, что в восьмидесяти процентах случаев травмы грудной клетки лечатся консервативно. В частности, во время Второй мировой войны в британской армии таких пострадавших вели не хирурги, а терапевты.

– Мы не в британской армии, – буркнул Кошкин, но профессор не дал сбить себя с мысли.

– Таким образом, мы имеем не только грубую халатность в виде невыполнения своих обязанностей, но и выбор ошибочной тактики ведения тяжелого больного, что для доктора Ордынцева, к большому сожалению, не редкость.

– А вы его знаете? – спросил Кошкин.

Тарасюк поджал губы:

– Да, имел такое удовольствие.

– И как вы можете охарактеризовать подсудимого в целом?

– Как? Врач – это прежде всего призвание! Надо этим жить, иначе нет смысла идти в медицину, а у Ордынцева что? Придешь на обход, а в шестнадцать часов уже никого в отделении нет! Халаты сняли – про больных забыли! Коллектив разболтанный, невежественный, читают только журнал «Крокодил» и знать ничего не желают! Никакого интереса к достижениям науки, ничего не желают ни знать, ни внедрять в практику. Пришли, гипсы проверили, дневники записали, чаю попили – и по домам. И что особенно прискорбно наблюдать, не старые ведь еще все люди, гореть должны, стремиться, а они сидят, как бабки старые. Ничего не хотят. На операцию зовешь – не идут, с больными не занимаются. Особенно Ордынцев! Ему вообще на все наплевать, ну а подчиненные, глядя на него, тоже расхолаживаются, рыба ведь с головы гниет.

– То есть вы оцениваете работу подсудимого как неудовлетворительную?

– Именно! Чтобы заведовать отделением в крупной больнице, надо иметь уровень немножко выше, чем фельдшер из деревни Пупыркино. А тут… – профессор картинно развел руками, – и я докладывал об этом руководству, но, к сожалению, меры не были приняты, и мы имеем то, что имеем.

Ирина посмотрела на подсудимого. Тот сидел с нарочито скучающим лицом, закатив глаза, как это украдкой делают дети, устав от нудных нотаций взрослых.

Она тряхнула головой, отгоняя приступ дежавю. Совсем недавно на свидетельском месте стоял другой профессор, такой же откормленный и холеный, и почти теми же словами разливался о некомпетентности подсудимого, и делал он это, чтобы прикрыть собственную непорядочность. Что это? Совпадение просто или, как называют медики, «закон парных случаев»? У Ирины было много друзей-врачей, и все они были люди очень суеверные, и из работающих примет особо выделяли закон парных случаев. Это когда ты двадцать лет не встречал в своей практике какое-нибудь редкое состояние, и вдруг оно тебе попалось, то жди – через короткое время поступит пациент с точно таким же исключительным заболеванием. Может, если она судит врачей, надо доверять медицинским приметам, а холеным профессорам наоборот?

– Администрации давно следовало насторожиться, – видно, Тарасюк решил вскрыть все язвы и гнойники, чтобы, как говорится, два раза не вставать, – потому что показатели работы отделения задолго до прискорбного инцидента были весьма неутешительны.

– Сука, так из-за тебя же! – вдруг взвился подсудимый.

Ирина постучала по столу кончиком ручки:

– Подсудимый, не забывайте, пожалуйста, где находитесь.

Ордынцев проворчал:

– Когда ты от нас свалил, все нормально с показателями стало.

Кажется, хотел что-то еще сказать, но махнул рукой и сел.

Вдруг поднялся государственный обвинитель, который вел себя так тихо, что Ирина почти забыла о его существовании. Это был пожилой уже человек, опытный, хваткий, и обычно он уверенно направлял процесс, не давая себя обескуражить всяким там адвокатишкам и судьям, а сегодня вдруг затаился.

– Профессор, вас с подсудимым связывали рабочие отношения? – спросил он сухо.

– Как сказать…

– Как есть, так и скажите.

– Да, в этой больнице у нашей кафедры есть клиническая база, и материал для своей докторской диссертации я собирал в том числе и там.

– И?

– И собрал.

Обвинитель повернулся к Ордынцеву:

– Вы можете что-то дополнить?

Тот поморщился и махнул рукой.

– У вас был конфликт?

Ордынцев пожал плечами.

– А вы, профессор, как считаете? Был у вас конфликт?

– Помилуйте, какой может быть конфликт между доцентом кафедры и рядовым врачом, пусть и завотделением? Где он и где я… Разумеется, он препятствовал моим исследованиям, но это были так, комариные укусы, обусловленные завистью.

– Подсудимый?

– Да уж, есть там чему завидовать, – неопределенно высказался Ордынцев.

Перехватив взгляд Ирины, обвинитель постучал пальцем по циферблату своих часов, и она объявила перерыв пятнадцать минут.

Будем надеяться, у профессора хватит ума и ходовых качеств ретироваться как можно скорее, ибо подсудимый, может, и разгильдяй, но мужчина решительный и резкий. Как бы его еще за хулиганку судить не пришлось.

– Вы как хотите, а не доверяю я героическим героям, – заявил Бимиц, входя в кабинет.

– Поясните! – Кошкин щелкнул замками своего портфеля и достал аккуратный сверток с бутербродами.

– Призывы к героизму – сигнал об идиотизме.

– Согласен.

На уголке стола Кошкин развернул свой сверток, достал из портфеля перочинный ножик с пластиковой ручкой пронзительно изумрудного цвета, разрезал бутерброды строго пополам и сказал: «Угощайтесь».

Ирине стало немного стыдно, потому что в ее семье совсем не была принята культура ссобоек. Кирилл обедал в рабочей столовой, и тамошние наваристые щи с кусочками мяса, огромные, как летающие тарелки, котлеты и великолепные капустные салаты, естественно, превосходили ее анемичные бутерброды. Егора кормили в школе, а для себя что-то собирать было лень и как-то неловко, что ли. Не барыня, потерпишь!

Вот и получается, что она вроде как женщина, а народных заседателей ничем домашним не порадует. Позор…

– Не скажу, что тут есть прямая связь, только вот я не встречал граждан, сотрясающих воздух пафосными речами, которые потом бы не оказывались жуткими подлецами. Так что я бы этому Тарасюку бы не особо доверял.