Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

– Прямо чувствуется его растущая из жопы рука. Так что, по третьей – святое дело?

Ордынцев кивнул.

– Ничего, вернешься героем, тебя уже никто не бортанет.

– Может, героем, а может, не вернусь. Посмотрим.

– Ты давай не унывай.

– Не буду. Только знаешь что, – Ордынцев замялся, – ты, если что, доведи до ума нашу конструкцию, и Михальчука не забудь в соавторы включить. Меня не обязательно, а его пожалуйста.

Морозов поморщился:

– Не начинай! Вернешься и сам все сделаешь.

– Я тоже на это рассчитываю вообще-то.

– А Костька твой как же?

Ордынцев вздохнул. Он до сих пор не был уверен, что поступает правильно.

– Кто с ним будет? Я так понял, что тесть твой так и пропал?

– Так и пропал. Я уж все морги, все больницы перетряс, результат – ноль.

– А милиция?

– Типа ищет. А с Костей так решили – пока моя мама в отпуск приехала, а там видно будет. Или в Норильск его заберет до моего возвращения, или он поживет у Гортензии Андреевны.

– Не жаль пацана? Ты ж говорил, это воплощенная муштра.

– Да нет, она хорошая.

Ордынцев улыбнулся. Морозов достал сигареты, и он тоже угостился, вдохнул горький дым и сразу закашлялся.

Тесть пропал два месяца назад, и шансов найти его живым почти не осталось. Ордынцев соврал Косте, что дедушка срочно уехал в командировку за Полярный круг, где нет телефонов, а почта ходит очень плохо. Он и сам хотел бы в это поверить…

Ордынцев скучал по Ивану Кузьмичу как по отцу и надеялся, что где-то там, в ином мире, которого не существует, Саня и Наталья Марковна встретились с ним.

– Бедный ребенок. Дед пропал, папашка в Афган намылился… Он у тебя вообще один остался.

– Что ты по больному? – скривился Ордынцев.

– Ты мог отказаться. Сказал бы, что отец-одиночка, и от тебя тут же отстали.

– Ну я подумал, что я буду, взрослый мужик, за детской спиной прятаться?

– А если грохнут?

Ордынцев развел руками:

– Судьба. Пусть уж лучше гордится мертвым отцом, чем стесняется живого.

– Так-то да.

– Гортензия Андреевна, если что, обещала в Нахимовское его устроить. В общем, не даст пацану пропасть.

– Но ты, Володь, все-таки лучше возвращайся.

Ордынцев немного постоял на пороге ординаторской, зашел в свой кабинет со сложным чувством и детским желанием уловить какой-нибудь знак, чтобы судьба обещала ему, что через три месяца он сюда вернется.

Нет, стены смотрели на него равнодушно и холодно. Он сел за стол и посмотрел на фотографию Сани с маленьким Костей, которую хранил под оргстеклом рядом с табель-календарем. Саня сидела серьезная, и Костя насупился, Ордынцев уже и не помнил отчего, но этот снимок нравился ему больше, чем когда жена смеялась. Он провел кончиком пальца по Саниным волосам и почувствовал только шероховатую от времени поверхность плексигласа. Как поступить с фотографией? Оставить, чтобы жена ждала его здесь, или забрать с собой?

Он достал снимок из-под стекла и внимательно вгляделся. Саня строго смотрела прямо ему в глаза. Тогда она вдруг потащила его с Костиком в фотостудию, Ордынцев недоумевал, зачем это надо, но пошел.

Сейчас он впервые подумал, что жена тогда уже знала о своей болезни, только не говорила ему, чтобы не расстраивать раньше времени, поэтому и сделала снимки, чтобы остаться в его памяти красивой и здоровой.

Он убрал фотографию во внутренний карман ветровки, немного жалея, что карточка слишком большая, чтобы повсюду носить ее с собой. Ничего, у него в бумажнике есть Санино фото с паспорта, а эту он прикрепит возле своей койки, или где он там будет.

«Как ты решишь, Санечка, так и будет», – сказал Ордынцев и улыбнулся.

Он вышел в летний вечер, теплый и белый, как парное молоко. Спустился с пандуса, огляделся (а вдруг в последний раз?) и хотел еще посмотреть на здание больницы, но вспомнил, что оглядываться – плохая примета, и не стал.

Вдруг возле мусорных баков разглядел знакомую фигурку с огромным мешком из оранжевой клеенки.

– Катя! – крикнул он и быстро пошел к ней, когда она обернулась. – Ты с этим мешком, как ежик с яблочком.

Она улыбнулась и ничего не ответила.

– Хорошо, что я тебя встретил.

– Да, правда хорошо. Я сама хотела подойти, но как-то неловко навязываться.

– То же самое, Кать. Ну что ж, давай попрощаемся, раз встретились?

– А вы уже…

– Завтра в дорогу.

Она нахмурилась:

– Я вам желаю, чтобы все было хорошо. Просто боюсь, – она прерывисто вздохнула, – еще скажу что-то не то, а я правда хочу, чтобы все в порядке было.

– Спасибо, Катя. Слушай, а если я вдруг напишу тебе, ты ответишь?

– Конечно!

– Так, открыточку черкни, как старшему брату.

– Я напишу, Владимир Вениаминович, вы только скажите куда.

– А вообще письмо будет долго идти, командировка быстрее кончится.

– Я напишу, – повторила Катя.

Ордынцев взял ее руки в свои и крепко сжал. Как будет, так будет, и не время сейчас ни давать обещаний, ни заручаться ими.

Простившись, он пошел на остановку и ни разу не обернулся, хотя чувствовал, что Катя смотрит ему вслед.