Жан Рэ - Проклятие древних жилищ [Романы, рассказы]

— Здесь, — сказала она, доставая из кожаной сумки банковский билет.

— Сто франков, — прошептал отец, не веря глазам своим.

— Хватит! — приказала тетушка Аспазия. — Мальчуган мне нравится, он достоин лучшей участи, чем стать брадобреем. Я тебе сообщу о своем решении. — И сообщила о нем через неделю. — Хилдувард отправится работать в контору моего нотариуса, мэтра Бриса, — заявила она. — Его новая одежда готова?

Это заняло еще неделю, поскольку, как я уже говорил, отец мой работал медленно.

— Каждое воскресенье он будет приходить ко мне на кофе, — продолжила она, — я сказала «он», ибо ты и твоя жена можете оставаться дома.

Уверен, тетушка Аспазия симпатизировала мне, хотя никогда этого не показывала. Наши воскресные встречи не были особо увлекательными, но на столе всегда стояли лучшие кондитерские изделия. Тетушка не отличалась общительностью, а если говорила, то только о проделках своих кошек. Эти эгоистичные животные во многом улучшили ее отношение ко мне. Как только я появлялся в коридоре, три или четыре кошки выбегали мне навстречу, давая понять своими ласками, что они меня любят.

— Животные лучшие знатоки человеческих душ, — объявила тетушка Аспазия, — они отдают себе отчет, что ты неплохой парень.

Я явился к мэтру Брису. Тот попросил меня написать несколько строк, задал несколько вопросов о занятиях в школе и был очень доволен моим знанием французского языка.

После Пасхи я начал работать в конторе.

Первые недели я занимался только заточкой карандашей, очисткой и наполнением чернильниц, ходил с поручениями в почтовое отделение и регистрационную контору, а также открывал двери, когда отсутствовала служанка. Но вскоре мне выделили место у пюпитра и поручили переписку актов без ошибок и помарок. Господин Брис хвалил мои каллиграфические способности, отмечал отсутствие ошибок и сказал, что все у меня сложится хорошо, если я буду столь же прилежен.

Но работа меня не увлекала. Я часто принимался мечтать о белой блузе Патетье и его чистенькой цирюльне, но мой друг не желал слушать о старых химерах.

— Вообще, ты должен был поступить в полицию, — уверял он, — но неплохо стать и нотариальным клерком.

Однако господин Лекок забыт не был, и мы продолжали забавную игру, придумывая проблемы, хотя времени у меня стало значительно меньше.

Нотариус платил хорошо: я получал шестьдесят пять франков в месяц, что радовало родителей. Мои взаимоотношения с тетушкой Аспазией не изменились. Я являлся к назначенному часу на воскресный кофе, но если работа в конторе не позволяла этого, она, похоже, не замечала моего отсутствия. Ей только не нравилось, когда я упоминал о мадемуазель Валентине, единственной дочери нотариуса. Импозантная персона с острым носом и пронзительными глазами. Она занялась хозяйством после смерти матери и вела его крепкой рукой. Она была лет на десять старше меня, но была столь строга и грубовата, что я считал ее ровесницей тетушки. Принципом мадемуазель Валентины было вести войну со всеми клерками отца.

Старший клерк, господин Сидон Хаентьес, невысокий добродушный и пугливый мужчина, заслышав ее шаги, начинал дрожать, как осина, а когда она входила в контору, едва не терял рассудок, начинал заикаться, ронял перо и, опустив голову, терпеливо выслушивал упреки и замечания. Чаще всего речь шла о чихательном порошке, следы которого она находила на белом мраморе коридора, ибо господин Хаентьес не мог обходиться без регулярной понюшки.

Больше трудностей вызывал господин Ипполит Борнав. Старый холостяк, каких французы обычно именуют «молодящийся красавчик». Всегда был тщательно выбрит. Тонкую ниточку усов обильно смазывал венгерской помадой. Одевался по последней моде, а лакированные туфли сверкали, как зеркала. Его истинное положение в конторе было трудно определить. Он не был клерком и, хотя учился праву, не стремился в нотариусы. Полагаю, он был юридическим советником, поскольку господин Брис редко принимал решение без предварительной консультации с ним. Всегда был вежлив, но у меня сложилось ощущение, что по натуре он насмешник. Он жил в Гелдмунте в богато обставленной квартире и никого у себя не принимал. Мадемуазель Валентина могла десять раз на дню входить в контору, и он десять раз вставал со стула и грациозно приветствовал ее, хотя лицо едва скрывало насмешку, что заставляло мадемуазель Валентину кипеть от внутренней ярости. Она никогда с ним не здоровалась, а вздергивала острый нос и принюхивалась, словно собака перед миской с едой.

Самого старого из служащих она превратила в настоящего мученика. Речь идет о Батисте Тиютсшевере, которого хозяин называл «Тиест», а остальные величали «Тюит». Он сидел в закутке и с утра до вечера занимался написанием актов и пополнением досье. Мадемуазель Валентина обращалась с ним, как с рабом, заставляла мыть коридор и лестницу, рубить дрова, таскать из подвала уголь и выполнять другие работы, унизительные для клерка. Бедный тип получал мизерную оплату, и если нотариус не повышал ему зарплату, то только потому, что его дочь противилась этому. Позже я узнал, что Тюит отсидел небольшой срок за мелкую кражу почтовых марок в одной фирме, где был курьером, и до сих пор ощущал последствия старого правонарушения. Он был уверен, что из-за этого он не мог найти лучшей работы.

Первые недели после моего назначения младшим клерком строгая дочь хозяина совершенно игнорировала меня. Словно я для нее не существовал. Это продолжалось до того дня, когда мною буквально овладел дьявол.

Она вошла в контору, где я находился вместе с господином Хаентьесом, который стоял у окна и смотрел на улицу. Вдруг я заметил медную коробку с нюхательной смесью, принадлежащую старшему клерку.

— Вы позволите сделать одну понюшку? — громко спросил я.

— Послушайте… что я могу сказать, — начал заикаться бедняга, — конечно, Хилдувард, пользуйтесь.

Мадемуазель Валентина повернулась и уставилась на меня, выпучив глаза.

Я взял коробку и втянул носом коричневый порошок.

— Хорошо пахнет, — сказал я, протянул ей коробку и сказал по-французски: — К вашим услугам, мадемуазель.

Она от изумления раскрыла рот. Ей понадобилась несколько минут, чтобы обрести дар речи.

— Наглый тип! — вскричала она. — Я пожалуюсь папе!

Она захлопнула за собой дверь с такой силой, что бронзовая защелка соскочила с петли.

Господин Брис не сделал мне ни малейшего замечания, но несколько дней не решался глянуть мне в лицо. Когда я рассказал об инциденте тетушке Аспазии, то впервые услышал, как она смеется.

— Ты предложил понюшку Валентине Брис! — воскликнула она. — Мальчик мой, это правда? Ну-ка расскажи мне снова и с самого начала. Никогда не слышала ничего подобного.