Татьяна Полякова - Четыре всадника раздора [litres]

Сомневаюсь, что убийство было случайным. Я тут же подумала о родительской квартире Зорина. Пропавший ковер, следы крови…

Но Аделаиду задушили. Опять не складывается.

Допустим, Зорин в очередной раз застал Аделаиду в доме. Он хочет защитить дочь, это понятно.

Выясняя отношения с женой, мог Зорин ее задушить? В отличие от Веры Андреевны, я подобную мысль допускаю. Испугался, вспомнил об озере неподалеку и решил таким образом свои проблемы: пропавшую еще десять лет назад жену искать точно никто не будет. Значит, надо лишь спрятать труп так, чтобы его никто не обнаружил.

– Вы сказали, Аделаида регулярно снимала деньги с карты. Помните, когда это было в последний раз?

– Вот тут книжка лежит, – кивнула она на стол. – В верхнем ящике.

Я подошла, выдвинула ящик и увидела старенькую записную книжку в кожаном переплете.

– Мне эсэмэс на телефон приходит, – сказала Вера Андреевна. – Но я по привычке все равно записываю. Не доверяю я этим телефонам.

Я быстро пролистала страницы. Последняя запись сделана две недели назад. Покупка на небольшую сумму. В тот момент Аделаида уже была мертва. Однако кто-то пользовался ее картой. За предыдущие две недели семь покупок. Потом они внезапно прекратились. Почему? Новый обладатель карты счел это опасным?

– Можно, я сделаю фото? – спросила я.

Старуха покачала головой, взяла записную книжку из моих рук и вернула в ящик стола.

– Вы думаете, картой пользовался убийца? – спросила я.

– Кто ж еще? Деньги не велики, но, если не дурак, довольствовался малым. Чтобы внимания не привлекать. И это точно не Максим. Зачем ему эти крохи?

Я могла бы возразить: например, затем, чтобы Вера Андреевна продолжала считать: ее внучка жива. И не поднимала тревогу. Впрочем, как оказалось, как раз этого опасаться и не стоило.

– От родителей Аделаида унаследовала деньги, вы сами сказали: это одна из причин, по которой Максим на ней женился. И все эти деньги перешли ему…

– Не ему, Инге. Хотя и ему, конечно. Но другого ребенка у него нет, значит, все равно ей.

– Вы понимаете, что все это нужно рассказать в полиции?

– Зачем? – нахмурилась она. – Внучке уже не поможешь… А Максиму и Инге это точно на пользу не пойдет. Начнут трясти грязным бельем. Максима еще и виноватым сделают.

– Но по закону он действительно виновен, утаил важные для следствия сведения, зная, что человек жив, требовал признать его мертвым.

– Так это по закону. А по справедливости? Он не мог помочь жене, но мог спасти дочь. Выбор простой.

«Вот уж нет, – хотелось возразить мне, – если бы с самого начала вы не скрывали от всех правду, возможно, был бы шанс Аделаиду вылечить. И о каком спокойствии за дочь может идти речь, если Аделаида способна была вернуться в любой момент?»

Но говорить этого я не стала. Моя логика Веру Андреевну не интересовала. Вместо этого я сказала:

– Я хотела поговорить с вами об Инге.

Старуха, замерев на мгновение, дважды кивнула. Выражение ее лица не изменилось, но я почувствовала беспокойство, а еще печаль.

– Вы не боитесь, что ей передалось увлечение матери?

– Я Максиму говорила, чтоб он эти поганые книжки сжег.

– Почему он этого не сделал?

– Наверное, считал, ерунда все это.

– И даже когда в доме стали происходить странные вещи…

– Ты что ж думаешь, это Инга?

– Кто еще? Или она или вы.

– Я? Насмешила, – она, в самом деле, засмеялась, отрывисто, словно пролаяла. – Я сначала думала, она домработницу пугает. Из озорства. Хотела Максиму нажаловаться, чтоб наказал дочку.

– Почему же передумали?

– Ей за мать обидно было. Что тут скажешь, ребенок. Инга самостоятельная, с детского сада все сама сделает, ничего не забудет…

– Она незаметно возвращалась в дом, и так же незаметно уходила?

Старуха вновь кивнула.

– Я ее случайно застала. Меня она, дуру слепую, не опасалась. Оказалось, зря.

– Вы с ней пытались поговорить?

– Конечно. Знаешь, до чего она додумалась? Кровью пол в гостиной вымазала. В день, когда мать исчезла. Свиную печенку в магазине купила. В печенке крови всегда много.

– Почему она это делала?

– Считала отца виноватым…

– В чем? Не хотела простить ему женитьбы на Нелли?

– Если бы… – вздохнула Вера Андреевна. – Она считала… она считала, отец убил мать.

– Подождите, – насторожилась я. – С чего она это взяла?

– Да ни с чего. Привиделось ей что-то… Я ее тогда стыдить принялась, а она вдруг расплакалась. Ну и рассказала…

– Что? Что конкретно она вам рассказала?

– Говорю, чепуха. Сон, наверное. Она видела, как отец на руках нес мать. И та была в крови. За ними так кровавая дорожка и тянулась. Когда отец вернулся, стал кровь замывать, ползал на полу, а она все видела. Стояла наверху, возле лестницы. Отец ее не заметил. Ни в первый раз, когда с телом выходил, ни во второй.

– Когда все это произошло?

– Говорит, когда мать исчезла.

– Инге тогда было четыре года.

– Вот именно. Но она утверждает, что все хорошо помнит.

– Но… этого не может быть! Ведь погибла ваша внучка месяц назад.

– А я про что говорю? Привиделось ей. Бог знает что в ее детской душе творилось. Вот и стала отцу знаки подавать, когда подросла. Мол, и ты помни.

– А месяц назад здесь появилась ее мать, которая пыталась ее задушить, – сказала я. – И что решила девочка?

– Я знаю, мы виноваты. Но так уж вышло.

– Знаете, и продолжаете настаивать на своем. И если убийцу Аделаиды так и не найдут…

– Ты найдешь, – перебила она. – Я чувствую. А теперь иди. Устала я. И помни, если побежишь в полицию, я от своих слов откажусь. Выдумала ты все. Поняла?

Я направилась к двери, зная, что уговоры бессмысленны.

– До свидания, – сказала я.

– Прощай, – усмехнулась она.

Марию Тимофеевну я обнаружила внизу, она мыла пол в холле.

– Что она сказала? – спросила шепотом. – Сразу-то не выгнала, значит, был разговор?

– К сожалению, она сама мало что знает.

– Ага, понятное дело. Уж хоть бы поскорее разобрались со всем этим. И место терять не хочется, и здесь оставаться страшно. Беда…

Я, прихватив куртку, спешно покинула дом, поблагодарив ее за помощь.

Бергман в ожидании меня прогуливался возле машины.

– Как все прошло? – спросил он, приближаясь.

Я начала пересказывать наш разговор. В машину мы так и не сели, прогуливались теперь уже вдвоем вдоль обочины. Воздух был свежим, холодным, я зябко ежилась, но в машину не спешила. Бергман снял шарф и намотал его вокруг моей шеи, стянул перчатки и протянул мне.

– Мои в машине, – сказала я.

– Надевай. Ты посинела от холода… Теперь многое становится понятно, – выслушав меня, кивнул он. – Однако главную загадку это не решает.

– Главная загадка: что случилось с Нелли?