Ирина Зарубина - Частный сыск

Нет, они все забыли, эти абстрактные гуманисты.

Наташа привела страшную статистику особо опасных преступлений по России только за последний год, описала общую криминогенную обстановку, рассказала несколько эпизодов из собственной практики. Зал слушал в напряженном молчании. Собравшиеся понимали, к чему она клонит, поэтому ее аргументы как бы пролетали мимо их ушей.

— Нет, я не намерена шутить сегодня, — сказала Наташа, закрывая блокнот. — Нам сегодня очень тяжело. Но и плакать я не стану. Россия вырвется. Не сразу, не завтра, но вырвется. Я очень надеюсь на вашу помощь, господа. Благодарю.

И она стала спускаться со сцены.

Зал, готовый взорваться негодованием, растерянно молчал.

— Простите, госпожа Клюева, — вскочила профессор Колтановакер, — но из вашего выступления мы так и не поняли: вы «за» смертную казнь или «против»?

— Я?… — остановилась Наташа. — Я — «против».

Это вылетело неожиданно даже для самой Наташи. Это была первая мысль. Это была совсем не та мысль, которую она готовилась донести конгрессу. Но она вдруг поняла, что не оговорилась. Что именно этого она хочет для России.

Раздались робкие аплодисменты, которые, как когда-то говорилось в официальных докладах, переросли в овацию.

— Но позвольте, нам представляли вас как ярого поборника смертной казни. Вы что, изменили свою точку зрения? Как это может быть? — не отставала Колтановакер.

— Достоевский когда-то выразился в том смысле, что человек, на протяжении жизни ни разу не изменивший своих убеждений, безнравственен, — мягко улыбнулась Наташа.

Она спустилась в зал. Кто-то жал ей руки, кто-то спрашивал, где можно приобрести ее книги, кто-то интересовался журнальными публикациями. Какая-то расфуфыренная дама представилась корреспондентом Си-Эн-Эн и стала договариваться об интервью.

Но Наташа даму не слушала, потому что после объявления Колтановакер: «Слово имеет почетный гость конгресса профессор Эжен Леру», — к трибуне выбежал… Леринг.

Сказать, что Наташа удивилась, будет явным преуменьшением. Она была в шоке.

Господи, Эжен Леру! Тот самый! Еще в университете она зачитывалась его книгами по римскому праву, а потом, в аспирантуре, штудировала его теорию косвенных доказательств. И этот серьезный человек вчера весь день дурил ей голову! Мамочки, она ведь даже кормила его!

Наташа поняла, что сейчас на нее начнут оборачиваться, таким красным стало ее лицо.

Впрочем, зал действительно обернулся к ней, но потому, что Леру тыкал в нее пальцем с трибуны.

— И мы хотим, чтобы Россия отказалась от смертной казни? — вопрошал он присутствующих. — Да мы умолять их должны оставить эту меру наказания. Вы хотите, чтобы улицы цивилизованной Европы наводнили… как это… «новые русские»? Вы думаете, их можно будет остановить? Вы думаете, на их лицах написано будет «убийца»? Вы посмотрите на госпожу Натали. Вот перед вами русская. У нее что, хвост есть? Что вы вообще себе думаете, сытые профессора? Давно вы сидели на процессе? Давно рассматривали фотографии расчлененных трупов? Ах, как это легко быть гуманистами, если каждая соседка на вашей улице считает своим гражданским долгом заявить в полицию, что вы неправильно припарковали свой велосипед, если мы в школе проводим уроки законности, где дети выходят на улицы и ищут правонарушения. Кто больше нашел — получает отличную отметку…

И дальше в том же духе Леру нес черт знает что о необходимости возродить смертную казнь повсеместно.

Скандал был грандиозный.

Колтановакер бледнела и краснела, так что на Наташу уже никто внимания не обращал.

Пока она сама не обратила на себя внимание.

— Господин Леру, наверное, очень прямолинейно воспринял мой призыв к юристам всего мира о помощи, — сказала она, поднимая руку. — Честно говоря, я имела в виду нечто другое. В России и так полно последователей ветхозаветной заповеди «око за око». А если это шутка, то мне, господин Леру, просто противно. Я не сторонник черного юмора.

В зале стихло. Эксцентричного Леру уважали и даже боялись. С ним могли спорить, но вот так, как мальчишку, одергивать — упаси Бог.

Леру некоторое время хлопал глазами.

— Вы хотите сказать…

— Противно, профессор, — перебила Наташа.

Он поймал ее возле отеля.

— Я — старый дурак, — сразу перешел он к делу. — Я пришел извиниться. Вы можете не приговаривать меня к смерти?

Наташа улыбнулась.

— Заигрался, честное слово. Просто увидел вас на площади и… Ну, словом, вы мне понравились. Знаете, в таких случаях начинаешь делать глупости. Просто очень хочется обаять.

— Сейчас у вас получается лучше, — сказала Наташа.

— Я уезжаю сегодня. Вот вам мой парижский адрес. Если что, звоните или приезжайте.

— С мужем? С детьми? — иронично уточнила Наташа.

— Даже с бабушками и прабабушками! — расхохотался Леру.

Когда через три дня вернулась в Москву, спустилась с трапа, почему-то невольно поискала в стайках работников аэропорта того потерянного кавалериста — усача не было…

Ему навстречу поднялся совсем еще парень, и тридцати нет. Надо же, а уже самостоятельно ведет дело. Наверное, способный. Или пробивной.

— Чернов? — Порогин закрыл папку с какими-то бумагами, отодвинул ее в сторону. — Присаживайтесь. Что там у вас?

Григорий опустился на краешек стула, сразу достал из кармана кителя сверток. Ему вдруг показалось, что он отрывает следователя от важных дел, что по всяким пустякам тратит его драгоценное время. Тут уж невольно заерзаешь…

«Отдать доллары, и все».

— Вот… — Чернов положил сверток на стол.

Порогин мельком взглянул на сверток, затем устало откинулся на спинку кресла, неторопливо растянул петлю душившего его галстука.

— Это деньги… — гулко сказал Григорий, не услышав, как в стене, за предвыборным плакатом, что-то щелкнуло.

«Все-таки Клавдия Васильевна — гений! — с восхищением подумал Порогин. — Хватит ли на букетик роз?»

— Деньги? — громко переспросил он.

— Да, деньги… Двадцать тысяч долларов… «Хватит на целую оранжерею».

— Мне?

— Вам…

«Чтобы так нагло! Чтобы так ничего не бояться!»

— Мне лично? — На лице следователя появилась ироничная улыбка.

— Ну я не знаю… — пожал плечами Чернов. — Это уж как полагается…

Порогин сложил руки на груди и набычился. Григорий почувствовал себя еще неуверенней и неуютней.

Следователь молчал. Пауза затягивалась.

— Я нашел эти деньги… — вынужден был заговорить Чернов. — Верней, мне их… Странно получилось… Был звонок, незнакомый голос попросил меня заглянуть в почтовый ящик…

«Неужели заподозрил? — забеспокоился Порогин. — Надо бы с ним помягче, пообходительней».