Джон Гришэм - Расплата

Джон уже достаточно насмотрелся на кандидатов в присяжные, чтобы определить, какие больше других ему подойдут. Надо постараться отсеять методистов и сделать ставку на ветеранов войны. Однако он был юристом, и никакой юрист не совладает с желанием произнести речь перед внимательной публикой. Джон встал и улыбнулся, намекая, насколько он горд тем, что ему доводится защищать человека, который воевал за свою страну. Сначала он задал несколько вопросов кандидатам в целом, а затем сосредоточился на паре методистов, но его комментарии не предназначались выявить скрытые склонности, а скорее излучали теплоту, доверие и благожелательность.

Когда он закончил, судья Освальд прервал заседание до двух часов дня и попросил всех покинуть зал. И пока люди уходили, сказал, что пора подумать об обеде. Когда зал опустел, он повернулся к адвокату:

– Мистер Уилбэнкс, у меня сложилось впечатление, что вы хотите сделать заявление для протокола.

Джон Уилбэнкс встал.

– Да, ваша честь, но я предпочел бы сделать его в вашем кабинете.

– Давайте здесь. Там слишком людно. И, кроме того, заявление для протокола не может быть конфиденциальным. Разве я не прав?

– Правы, ваша честь.

Освальд кивнул судебному протоколисту.

– Продолжайте, мистер Уилбэнкс.

– Спасибо, ваша честь. Мои слова не являются ни прошением, ни ходатайством, поскольку защита не просит о снисхождении, но, чтобы в дальнейшем не возникало сомнений относительно моей защиты клиента, я вынужден заявить следующее. Я планировал две линии стратегии, чтобы добиться для моего подзащитного справедливого судебного разбирательства. Во-первых, я собирался просить суд изменить место проведения заседания. Был уверен раньше и уверен теперь, что в этом округе справедливое судебное разбирательство для моего клиента невозможно. Я прожил здесь всю жизнь, как мой отец и дед, и знаю этот округ. Сегодня утром мы убедились в том, что факты дела прекрасно известны друзьям Пита Бэннинга и Декстера Белла. В таких условиях невозможно выбрать двенадцать человек, которые судили бы беспристрастно и непредвзято. Взглянув на кандидатов в присяжные и оценив их состав, я понял, что многие из них не объективны. В данных обстоятельствах несправедливо продолжать процесс в этом судебном зале. Но когда я обсуждал с клиентом вопрос об изменении места судебного заседания, он был категорически против и остается при своем мнении и сейчас. Я предпочел бы, чтобы мой клиент высказался под протокол.

Судья Освальд обратился к Питу:

– Мистер Бэннинг, вы против ходатайства о перенесении места суда?

Тот встал.

– Да. Я хочу, чтобы меня судили здесь.

– То есть вы предпочитаете игнорировать совет своего адвоката?

– Я не игнорирую моего адвоката. Я просто с ним не согласен.

– Ясно. Можете сесть. Продолжайте, мистер Уилбэнкс.

Джон разочарованно закатил глаза и прокашлялся.

– Во-вторых, что, по крайней мере с моей точки зрения, более важно для должной защиты: я планировал заявить суду о невменяемости клиента, но он не принял моего предложении. Намеревался представить факты нечеловеческих, неописуемых условий, в которых ему приходилось выживать во время войны. Я связался с двумя психиатрами, чтобы те обследовали моего клиента и выступили на суде. Но клиент снова отказался сотрудничать и потребовал не разрабатывать данную линию.

– Это так, мистер Бэннинг? – спросил судья.

– Я не сумасшедший, – ответил, не вставая, Пит. – И для меня было бы бесчестьем притворяться ненормальным.

Освальд кивнул. Судебный репортер строчил в блокноте, сохраняя для истории слова подсудимого. Для защиты они были губительны, но это было его последнее высказывание, которое не будет забыто.

– И вот еще что… – Это прозвучало так, словно только что пришло в голову, хотя Пит в любой ситуации взвешивал каждое слово. – Я знаю, что делаю.

Джон Уилбэнкс взглянул на судью и, словно сдаваясь, пожал плечами.

Присяжный номер один представлял собой сплошную загадку: женат, занятий – никаких, адрес – сельская дорога из населенного пункта Бокс-Хилл почти уже в округе Тайлер, согласно анкете – баптист. Во время утреннего заседания он никак себя не проявил и о нем никто ничего не знал. Ни Джон Уилбэнкс, ни Майлз Труитт не желали тратить время на расследование, и Джеймс Линдси был избран первым присяжным для заседания суда.

Судья Освальд назвал второго присяжного. Им стал Делберт Муни, представитель расползшегося по здешним землям клана Муни из Каррауэя – второго из двух городов в округе с самоуправлением. Возраст – двадцать семь лет, из них два года служил в сражавшейся в Европе армии, дважды ранен. Его очень одобрял Джон Уилбэнкс, а Майлз Труитт – нет и применил против него первое право отвода.

Они находились по-прежнему в зале суда, но одни: судья Освальд и юристы. Подсудимого отправили обедать и – до дальнейших указаний – в тюрьму. Бейлифа, судебного репортера, секретарей и помощников отослали. Последняя стадия отбора присяжных проходила приватно, в присутствии только судьи и представителей сторон, и не под протокол. Они откусывали кусочки от сандвичей и запивали холодным чаем, но им тоже хотелось на обед.

Судья назвал фамилию претендентки на роль присяжной номер три – одной из двух оставшихся женщин. Некоторые правила были прописаны, другие подразумевались. В случаях серьезных преступлений коллегию присяжных составляли из двенадцати белых мужчин. Не обсуждалось и не оговаривалось, как к этому прийти, просто подразумевалось, что так должно быть.

– Отведем по уважительной причине, – предложил Джон Уилбэнкс. – Как полагаете, Майлзх? – Обвинитель тотчас согласился.

Отвод по уважительной причине предполагал, что человек совершенно не подходит на роль присяжного. Но чтобы не травмировать кандидата отказом на публике, это делалось кулуарно. И, что еще важнее, не сокращало квоты отводов сторон. Судья вычеркивал кандидата, и этот метод никогда не оспаривался.

Спешить было некуда. При нескольких свидетелях стороны обвинения и, возможно, никого со стороны защиты процесс, начавшись, продлится недолго. Они называли другие фамилии, одних отводили, других принимали, профессионально спорили, но неизменно продвигались вперед. В три часа судье Освальду опять потребовалось перекурить, и он решил сообщить ожидавшей в коридорах и на лестнице публике, что суд начнется завтра утром ровно в девять часов. В половине пятого двери открылись, вместе с присяжными в зал вошли несколько белых зрителей, на балкон поднялись черные. Привели Пита Бэннинга и усадили на свое место. Судья Освальд объявил, что присяжные избраны, и те заняли места.