Станислав Родионов - Дьявольское биополе [сборник]

Но этот случай интуицией не объяснишь, которая на пустом месте все-таки не рождается, и совпадением тут не объяснишь, ибо ничего ни с чем не совпало. Если бы, скажем, попалась им на дороге женщина, остановившая машину случайно, в десяти метрах от ребенка…

— Братцы, а вы, случаем, не верующие? — спросил я с глуповатой вялостью, заранее приготовившись к их обиде или грубости.

— Бог не бог, но что-то есть, — серьезно сказал Чепинога.

— В бога не верю, а приметы сбываются, — нехотя ответил Зуев.

— Но кто она, где она, какая? — вдруг возбудился я, потому что мой здравый рассудок не принимал этой истории.

И Зуев стал объяснять заново и серьезно, точно описывал приметы реального человека:

— Сперва на ветровое стекло навалилось белое облако. Вроде тумана, сквозь который ничего не видно. Надо тормозить. А потом облако становилось лицом женщины.

— Белым-белешенько, — добавил Чепинога.

— Да, и шея была, и плечи, и она как бы наваливалась на стекло…

— Но прозрачная, — уточнил Чепинога.

— Да, сквозь нее дорогу видно, а ехать нельзя.

— Почему?

— Она же глядит прямо в душу! — Зуев непроизвольно показал расширенными глазами, как она заглядывала.

— Что же… и черты лица различили?

— Глаза, нос, рот, волосы… Но все белое-белое и прозрачное, вроде как матовое стекло.

— Я век ее не забуду, — с чувством сказал Чепинога.

— И вот интересно, — вспомнил Зуев. — Ее видит только тот, кто сидит за рулем. Я говорю дяде Афанасию, что, мол, женщина. А он — где, где?

— Товарищ следователь, вы нас извините, что сразу не рассказали. Боялись, что за дурней сочтете.

Кажется, дурнем оказался я, а если и не оказался, то непременно окажусь. Добровольно. Рациональные решения принимаются в рациональных ситуациях. А в иррациональных?

Я пододвинул телефон и набрал номер Леденцова.

— Итак? — спросил оперуполномоченный в трубку.

— Боря, подожду…

— Чего подождете, Сергей Георгиевич?

— Ты же с кем-то говоришь.?

— Отнюдь. Вместо банального «аллё» сегодня говорю «итак»!

— Ага, Боря, фотографию матери, Плясуновой, можешь добыть?

— Трупа?

— Нет, живой.

— Сергей Георгиевич, есть какие-то неясности?

— Все предельно ясно, — сказал я правду, ибо следственных загадок не было.

— Тогда зачем фотография умершей?

— После объясню.

— Попробую, но только к концу дня.

Я положил трубку. Водители смотрели настороженно, давили пальцами окурки, не зная, куда их деть, и не решались попросить пепельницу.

— Товарищи, вы обедали?

— Та еще трошки рановато, — сказал Чепинога.

— Погуляйте, пообедайте. Часикам к шести приходите. И я вас сразу отпущу.

Оставшийся день я проработал вполсилы, вернее, в полсознания, ибо все делал, говорил, допрашивал, отвечал на телефонные звонки и сочинял процессуальные документы как бы одним полушарием мозга. Другая половина сознания — если только оно делится поровну, по полушариям, — жила самостоятельной жизнью, а точнее, одним вяжущим вопросом: что же это было с водителями?

Проще всего объяснить видение склонностью человеческой натуры к религиозности, мистицизму, которая у нас в подкорке. Тысячелетия сидел древний человек у костра, подрагивая от страха перед силами природы, зверьем и себе подобными. У кого этого страха трепетало больше, тот уступал, покорялся, прятался, молился и, в результате, был осторожнее. Он и выживал, генетически запомнив подобный тип поведения.

Как там сказал Чепинога… «Бог не бог, но что-то есть». А кто тайно не верует в это «что-то есть»? Зуев признает приметы. А кто их не признает? Обычные, нерелигиозные, психически здоровые ребята. Но эти нормальные ребята утверждают, что зрили дух умершей женщины…

Каждый человек ежедневно видит смерть вещей, растений, животных или себе подобных; никто и никогда не видел, чтобы погибшее растение, насекомое, животное или человек восстали и зажили второй жизнью. И все-таки большинство людей, вопреки очевидности, тайно надеется на воскрешение — хоть на какое-то, в любой форме — и еще на одну, пусть не последнюю жизнь. Наивность? Или глупость?

Пожалуй, нет. Дело в другом…

Человек — единственное существо природы, которое наделено интеллектом, а значит и духом. Тело от природы, от зверей, поэтому оно и обречено на прах и пепел. Ну а дух? Он не от зверей, ему пристала другая судьба. И человек надеется не на восприятие тела, а на вечное витание духа.

Черт возьми, а ведь гениальная штука — эта вера в загробную жизнь! Во-первых, в ней бездна оптимизма; во-вторых, безмерная красота, ибо верят в самое ценное — в человеческий дух. Не потому ли религия жива тысячи лет?

Дух, религия, загробная жизнь… Но шоферы видели своими материалистическими глазами умершую женщину на лобовом стекле «КамАЗа».

В пять часов милиционер принес от Леденцова конверт, в котором лежали две фотокарточки: одна маленькая, видимо паспортная, вторая побольше, три на четыре. Я разгреб на столе место, положил фотографии и стал рассматривать с жадным интересом — преступников так не изучал…

Молодая женщина. Обычное лицо со светлыми, зачесанными назад волосами. Что-то в нем было простецкое, даже деревенское; может, за счет курносинки или отсутствия косметики. Ни выразительных глаз, ни ярких губ, ни родинок с ямочками. Даже сережек не было. И никакой схожести с Зуевой. Впрочем, фотография схватывает лишь миг, а. одним мигом человека не покажешь.

Для чего же мне эти фотографии? Для опознания или для тихого сумасшествия, что, впрочем, одно и то же.

Предусмотренное процессуальным законом опознание делается так: фотография подозреваемого наклеивается на протокол вместе с двумя карточками непричастных лиц, и все три фотографии в присутствии понятых предъявляются свидетелю.

Я надумал показать водителям карточку этой женщины среди других двух, но, конечно, без понятых, поскольку делал это не в целях расследования, а для себя. Зачем? Не знаю. Следствие для себя.

Закон — я все делал по закону, если не считать понятых, — обязует двух других лиц подбирать примерно одного возраста, одной национальности и, разумеется, одного пола. Чтобы не было ни подсказки, ни находки. В моей специальной папке накопились фотографии людей всех возрастов — и младенцы лежали на животиках; всех национальностей, кроме индейцев; да, пожалуй, и всех специальностей — даже батюшка был. Я скоро подобрал две фотографии светленьких женщин тридцати лет с простенькими лицами.

Чего же я ждал от этого опознания? Ничего. Не могли водители узнать женщину на фотографии как ту, которая легла на лобовое стекло, — это противоречило бы всему на свете.

Они пришли без пятнадцати шесть. И опять виновато, будто покорежили машину или сбили человека. Топчутся, покашливают и смотрят на меня, как на инспектора ГАИ. Но теперь я знал истоки их виновности: еще бы, вовлекли следствие в какую-то мистику.