Станислав Родионов - Дьявольское биополе [сборник]

Юрий Александрович прав. Если следовать форме, всегда будешь прав; впрочем, прокурор всегда прав. Даже самый молодой в городе. Говорили, что Прокопов любит рок и ходит на дискотеки, играет в теннис и крутит в доме видео. Знающ, современен и молод; главное — молод. После университета он попал в район помощником прокурора; потом его, как молодого, двинули в аппарат городской; потом, как молодого, поставили прокурором района. Не удивлюсь, если Прокопов станет заместителем прокурора города — как молодой.

Боже, но чему он может меня научить? Закону? Я знаю его не хуже прокурора. Следствию? Я знаю его лучше прокурора. Выходит, что он может мною лишь командовать, а не руководить; выходит, что ему остается ловить меня на случайных промашках. Это ли основа для деловых отношений?

— Сергей Георгиевич, на вас поступила и вторая жалоба.

— Третья, — поправил я ради верного счета.

— Почему третья?

— Вместе с Овечкиной.

— Да. Третья от Чариты Захаровны Лалаян. Странная жалоба…

Видимо, странность была столь неудобной, что прокурор замешкался. Нужно было помочь:

— Мишанин жаловался, что я ироничен. А Лалаян, наверное, жалуется, что я несимпатичен?

— Лалаян утверждает, что вы подстрекали се убить отца.

И Прокопов жадно глянул на меня. В его карих округлых глазах было столько добросовестного любопытства, что я стушевался, не выдержав подозрения. Вдобавок, в правом глазу светилось агатовое пятнышко — наверное, бельмецо, — которое нацелилось прямо в мою переносицу, как поймало в оптический прицел.

— Подстрекал, — признался я.

— Вы, разумеется, шутили?

— Нет.

— Тогда что?

— Лалаян хочет от отца избавиться, да не знает, как.

— И какой предложили способ?

— Путем утопления.

— Да, Лалаян так и пишет.

— Чарита Захаровна врать не станет, — вздохнул я.

— А если бы Лалаян последовала вашему совету?

— Я бы стал соучастником убийства, вы бы меня арестовали.

— Неуместно шутите, — бросил он, но, видимо, поугрюмевшее мое лицо заставило его добавить: — Забываете, что смех убивает и разит.

— Что-то не видно сраженных.

Прокурор отпустил меня взглядом, сел за стол и рассеянно переложил бумажки. В образовавшейся паузе была какая-то неуклюжесть: видимо, он не решался сказать то, что хотел, а я не решался уйти туда, откуда пришел.

— Сергей Георгиевич, — спросил он вдруг голосом, лишенным прокурорского цемента, — вам не нравится мой возраст?

— У вас прекрасный возраст, но не для прокурорской должности.

— А какой нужен для этой должности? Ваш?

— Ага, — подтвердил я. — Примерно с сорока до семидесяти.

— Почему же? — усмехнулся Прокопов, услышав цифру семьдесят.

— Юрий Александрович, прокурор — это ведь не грамотная машинка для применения статей закона. Прокурору, судье, любому руководителю необходимы жизненный опыт, ум, знание психологии, проникновение в человека, интуиция…

— Да в городе сорок процентов судей имеют возраст до тридцати лет!

— Поэтому справедливости и не жди.

— Вы хотите сказать, что молодой в отличие от пожилого станет нарушать закон?

— Нет. Но соблюдение законов и справедливость — это еще не одно и то же.

— Сергей Георгиевич, — с бесшабашной свободой спросил вдруг прокурор, — вас никто старомодным не называл?

— Называл: жулик Смиритский.

Казалось, еще вчера день и ночь дрожал июнь. А сейчас за форточкой на одной ноте держится звук, берущий за душу — ветер угрожающе выл в прутьях деревьев, в проводах и в любом тонком и одиноком предмете. Чего он грозится, когда синее небо без облачка? Я перешел к другому окну, из которого открывался кусок городского горизонта — там вставал на дыбы синий дракон, завихряясь множеством своих голов. Неужели выпадет снег?

Тот же двор, те же деревья с недосброшенными жестяными от холода листьями, та же зеленая потвердевшая трава… Ничего не изменилось, но стало лишь холодно. Неужели перемена температуры тоже двигает время?

— Сережа, чай готов.

На кухне до сладкого головокружения пахло мелиссой, чабером и медом. Лето вернулось. Выходит, не только температура меняет ход времени, но и запах.

— Почему такой пасмурный? — спросила Лида, словно я часто бываю веселым.

— Наверное, устал.

— Сережа, тебе пора отдохнуть, иначе это плохо кончится.

— Помру, что ли? — бодро спросил я, потому что сделал первый глоток солнценосного чая.

— Представь себе! Упадешь на допросе или на месте происшествия рядом с твоими трупами.

— Лида, я буду жить вечно.

— Неужели?

— У работы нет конца, поэтому кажется, что бесконечна и жизнь. Работа протягивает время за горизонт.

— Сережа, тебе нужно куда-нибудь съездить.

— Зачем?

— Развеяться. Не думать о преступниках и о том, что время протягивается за горизонт.

Я стараюсь никуда не ездить, потому что…

Желтое теплое дерево полок и шкафчиков. Торшер с золотистым абажуром, отчего дерево сделалось еще теплее. Желтый хохлатый петух с красным гребешком сидит на чайнике с травами. Дух мелиссы, который перебивает запах других трав. Лидины светлые волосы, неподвластные времени, распущенно шуршат по плечам…

Я стараюсь никуда не ездить, потому что люблю свой дом. Как же его покинуть, когда виден конец жизни? Еще успею, еще покину.

— Сережа! — вскрикнула Лида так, будто увидела мышь, самого страшного для нее зверя.

Но смотрела она не в угол или под стол — да и нет у нас никаких мышей, — а почему-то на мою чашку, где уж наверняка мышь не сидела. Все-таки я заглянул — недопитый чай золотым расплавом дрожал на дне.

— Что?

— Где же твоя бородавочка?

Я поставил чашку рывком, точно обжегся, и распрямил указательный палец. От нароста осталось лишь пятнышко, почти незаметное — легкое потемнение кожи. Я погладил его, точно сомневаясь, но палец стал гладким и каким-то стройным, как и положено указательному.

— Сережа, ты ходил к хирургу?

— Я ходил к колдуну.

Пришлось рассказать. Про Вовика, про Чариту Захаровну, роковую тень на фотографиях, «чайную розу» и визит к Смиритскому. Слушает уголовные истории Лида своеобразно: смотрит на меня с возрастающим страхом, будто все, о чем сейчас говорю, окажется здесь, в нашей квартире. Поэтому о делах кровавых и сильно грязных я помалкиваю.

— Взглядом свел?

— Прикосновением.

— Есть же необыкновенные люди…

— Которые чаще всего оказываются обыкновенными мошенниками.

— Жировика-то нет.

— Думаю, мазнул какой-нибудь едкой жидкостью.

Лида налила мне вторую чашку. Тепло, тихо, запах трав, Лида — и уехать?…

Что-то произошло. Эфир ли дрогнул, ангел ли пролетел? Мне вдруг стало так легко и щемяще хорошо, что я огляделся с неясной улыбкой. Но ото состояние уже миновало. Нет, не эфир и не ангел — миг повторился, потому что повторилось когда-то бывшее с микронной точностью: Лида, кухня, запах, свет и мое настроение. Повторный миг жизни… А если повторятся два мига, минута, час, день? Не значит ли тогда, что время может идти вспять?