Анна Данилова - Париж на час

Я должна была встретиться с ней и поговорить. Понятия не имела, с чего начать разговор. Она была моей соперницей, женщиной, которая украла у меня мужа. Нахально. Которая носила драгоценности, купленные на наши семейные деньги, душилась духами, подаренными ей моим мужем…

Так, подогревая себя и рисуя себе постельные сцены любовников, почти что слыша ее хохот за моей спиной, я как-то очень уж быстро доехала до дома, где она жила, без проблем вошла в подъезд, благо он был открыт, и принялась звонить в дверь ее квартиры. Промелькнула мысль, что надо бы сначала выразить ей соболезнования, быть может, это поможет хотя бы начать разговор, а заодно узнать ее настрой, увидеть ее реакцию на мой визит. А вдруг она испытывает по отношению ко мне вину и находится в таком депрессивном состоянии, что сама готова во всем признаться? Ведь я же ничего о ней не знала, какой она человек, характер, на что она вообще способна! А что, если она не убивала?

Эта мысль пришла последней, как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и я увидела ее, Лариску. На ней было черное платье, на голове — черная кружевная повязка.

— Вы? — Глаза ее расширились, как если бы это была не я, а призрак ее покойного мужа. Она была бледна, но кончик носа был красный. Веки ее опухли и порозовели. Плакала, значит. А чего плакать-то, если ты не любила своего мужа и изменяла ему налево и направо?!

— Примите мои искренние соболезнования, — вырвалось у меня. В том виде, в каком я ее застала, что-то не очень-то походила она на ту Лариску, которую я рисовала себе в своем воображении. Какая-то тусклая мышь, серость. Худышка с тонкими ногами. Да еще босиком. Некоторым женщинам вообще не идет ходить босиком или в обуви без каблука. Ноги тогда кажутся короткими и кривоватыми. Есть и мужчины, которым не идут брюки, это вообще трагедия. Короче, мне стало ее жаль.

— Проходите, — сказала она, повернулась резко, да так, что ее шарахнуло куда-то в сторону, и сделала знак, чтобы я последовала за ней.

Да она пьяна! На кухне на столе стояла бутылка водки, закуска.

— Выпьете?

— Нет, я не за тем пришла.

— Да знаю я, зачем вы пришли. Я не убивала Мишу, — сказала она мрачно, усаживаясь напротив меня и наливая себе в рюмку водку. — Вы же все думаете, что это я. Но это полный бред. Да, я не любила Мишу, его и не за что было любить. Хоть о покойниках так не принято говорить. И тогда, когда его убивали, я была дома. Здесь вокруг дома повсюду установлены камеры. Меня же проверяли, мое алиби… Повторяю, я была дома.

— Но тогда кто?

— Ваня! Больше-то некому! Думаю, Миша выследил нас, узнал о квартире, нагрянул туда, думая, что мы там вдвоем с Ваней, а Ваня там был один. Зная характер моего мужа, могу сказать, что он наверняка набросился на Ваню, быть может, даже первый схватил нож, вот тоже не исключаю! Но что-то там произошло, может, боролись, дрались, и в конечном итоге нож оказался в руке Вани. Вот он его и того… прирезал…

Что было потом, я точно и не помню. Я оказалась на улице, в руке моей был зажат клок вырванных из ее головы волос, а сама я не могла открыть глаза, так щипало (!), потому что мне в лицо плеснули водкой.

Мы подрались. Причем первой начала я — человек, который никогда и пальцем ни до кого не дотронулся, я вообще не знаю, как это — ударить человека! Так вот, это я кинулась к ней, помню, что хотела расцарапать ей лицо, этой гадине, этой воровке чужих мужей. Думаю, что мне это даже удалось, потому что под ногтями у меня была кровь и такие кусочки кожи… Ну и волосы, говорю же, вырвала целый клок!

Меня колотило. Я не могла вести машину, мне пришлось вызвать такси. Пока я дожидалась, мне удалось достать из сумочки влажные салфетки, чтобы привести себя в порядок. Я промокнула глаза, протерла лицо, от меня несло водкой! Затем почистила салфеткой под ногтями, салфетка покрылась красными пятнами. Я даже на какой-то момент почувствовала себя убийцей…

Зубы мои стучали, плечи ходили ходуном. Эта стерва была уверена, что Ваня — убийца! И это означало, что она поделилась этой уверенностью со следователем! Ее точно вызывали на допрос, как иначе? Задавали вопросы, вот она и наплела про характер мужа, типа, он был агрессивным, мол, сам набросился на Ивана, ну а тот, защищаясь, и схватился за нож.

Я спешила домой, чтобы покаяться перед Ваней, попросить у него прощения за то, что вела себя, как подлая дура. Еще собиралась рассказать ему о том, что его любимая Лариска считает его убийцей и что она уже сообщила об этом следователю. А что? Наверняка же сообщила, так что я почти ничего и не преувеличила.

Хоть бы он был дома, молила я, поднимаясь в лифте и представляя себе, как мы с ним вместе, пока он на свободе, выбираем адвоката, как продумываем защиту, за что зацепиться, как я уговариваю его назвать имя человека, с которым он встречался в кафе возле Театра Луны, как я признаюсь ему в том, что люблю его и вообще не представляю себе жизни без него.

Я достала ключи и открыла дверь, ворвалась в квартиру со словами:

— Ваня, Ванечка, прости меня…

Влетела в гостиную и увидела Ваню, лежащего на полу. Он так странно выглядел, тело его было скрюченным, словно он держался за живот, голова вывернута, лицо уткнулось в ковер. А рядом лежал черный зонт. Зачем он его взял, вообще не понимаю… Ладно бы и правда зонт, а то так — бутафория какая-то, но так качественно сделанная и, судя по материалу, дорогая, что выбросить было жалко.

Я и не помню, когда он появился у нас. То ли кто-то принес, подарил или просто к двери подбросили, может, рекламщики устали носить эту ерунду…

Не знаю, почему я в тот момент, когда стояла над телом мужа, думала о зонте. Ваня не дышал. Во всяком случае, когда я на него смотрела, я не заметила никакого движения. И позже уже, когда ко мне вернулась способность двигаться, я опустилась на колени перед ним, тронула его за плечо, и он так нехорошо завалился на бок, а вот эта самая скрюченность не исчезла. Он был словно кукла, которой придали определенную позу. Одна сторона тела, та, на которой он лежал — я заметила это еще на шее, потом, когда расстегнула рубашку, то увидела и на плече, боку, — стала сиреневой.

Ваня умер.

Конечно, они меня отпустили. Почти сразу же. Даже к следователю не повели. Я посидела в коридоре, потом какой-то человек сделал мне знак, чтобы я шла за ним. Он дал мне пропуск, и я вышла. В ночь.

Я не люблю ночью оставаться на улице. Ночь — от нее веет опасностью и холодом. Вот почему многие люди умирают ночью, потому что по ночам эта тварь с косой ходит по улицам, входит в дома без стука и косит, косит нас, людей, ненасытная!

Эта ночь пахла опасностью и малиной. Откуда нам с Катей было знать, что нас задержат, отвезут в полицию или куда там?.. Малиновая наливка, она же крепкая, очень. Так бьет по мозгам. Вот и я тоже набралась по самые уши этой наливкой. У меня даже губы были сладкие и малиновые, когда я вышла на улицу и глотнула холодного воздуха. Вызвала такси, вернулась домой. Увидела стул, на котором сидела Катя, и заплакала. Так мне стало жаль ее. Что за судьба у нее? Проблемы, причем серьезные, так и липнут к ней.