Виктор Кустов - По метеоусловиям Таймыра [сборник litres]

– Что ты делаешь?! – кричал Ладов. – Иди сейчас же обратно, слышишь! Ну я – ладно, я в твоих глазах подлец, но она-то при чём?.. В конце концов, что ты знаешь и обо мне, что?! Кто ты, царь? Бог? Все вокруг виноваты, только ты всегда прав, только ты святой… Я-то знаю…

– Что ты знаешь? – Солонецкий поддел Ладова за отвороты пальто, подтянул к себе. – Что ты знаешь? Да, у меня есть любовница! Если ещё не донёс, доноси!

– Сволочь ты, – спокойно сказал Ладов.

Солонецкий заскрежетал зубами, отпустил Ладова и равнодушно произнёс:

– Одного не пойму, как ты можешь жить… без хребта…

Он побрёл по улице.

Ладов шёл следом, останавливая такси. Наконец одна машина притормозила. Он указал шофёру на Солонецкого, отдал деньги и пошёл в другую сторону.

Ничего не замечая вокруг, чувствуя только болезненную тяжесть в левой части груди, Солонецкий шёл, пока обогнавший его таксист не догадался выйти из машины и открыть перед ним дверцу. Он долго добивался от пассажира, куда ехать, и не добившись, начал волноваться, пока Солонецкий не протянул ему четвертную. Они заколесили по городу, и таксист уже почтительно поглядывал на чудака.

Пассажир начал вроде заговариваться, но таксист знал, что такое бывает с людьми с перепою, и не волновался.

– Паскудная это привычка, понимаешь, паскудная, – говорил шёпотом Солонецкий, пытаясь забыть о боли в сердце. – Не надо ничего планировать, где начало, где конец, никто не знает… Просто жизнь, просто жизнь… Паскудная привычка, всё сначала.

Мимо проносились разноцветные огни машин и яркие окна домов. И вдруг Солонецкий отчётливо понял, что боль пройдёт только там, в Снежном, и заторопился.

– Гони! – приказал он шоферу.

И тот, удивившись его ясному и трезвому голосу, повернул к аэропорту.

И с удивлением проводил взглядом взбегающего по бетонным ступеням пассажира.

Когда таксист сдавал смену, зевая и предвкушая вкус законных ста граммов и тепло постели, его пассажир уже подлетал к Полярному кругу. Съёжившись в холодном транспортном самолёте, согреваясь глотками кофе, предложенного пилотами, Солонецкий не смыкал глаз до этой границы дня и ночи и только потом спокойно, с улыбкой, заснул.

Разрубая винтами звонкий промороженный воздух, вертолёт взял курс на белые вершины Путоран. На развороте мелькнул под шасси занесённый снегом посёлок с чёрными пятнами свежих отвалов и исчез. Внизу до самого горизонта раскинулась тундра, сверкающая льдом озёр, болот и разбитая редкими островками деревьев. А потом и перелески остались позади, только голая пятнистая пустыня поплыла в иллюминаторе. И вот внизу белоснежное горное плато.

Вертолёт круто накренился, юркнул между двумя голыми вершинами, полетел вдоль узкой, зажатой между скалами, реки. Через несколько минут впереди, посреди островка низкорослых деревьев, показалась избушка.

Солонецкий прикинул рюкзак на вес, взял в руки ружьё.

Подняв снежную бурю, вертолёт коснулся колёсами наста.

Из кабины спустился пилот, распахнул люк, прокричал:

– Когда за вами прилететь, Юрий Иванович?

– Через недельку, – ответил Солонецкий и спрыгнул в неожиданно глубокий снег.

Пилот протянул лыжи. Он положил их перед собой, с трудом вытаскивая из снега ноги, встал на них и тут увидел возле зимовья человека. Махнул пилоту, чтобы тот нагнулся, спросил:

– Спирт есть?

Тот кивнул.

– Тащи, Аввакум здесь.

Потом кинул в рюкзак поданную флягу, подождал, пока утихнет ветер от поднимающегося вертолёта, и заскользил на лыжах к избушке.

Когда он вошёл в протопленное, пахнущее сосновой смолой, раскалённым металлом, сопревшей кожей жильё, вертолёта уже не было видно.

– Есть будешь? – спросил Аввакум, освобождая угол на полатях.

– Сыт. Там спирт во фляге, возьми.

Солонецкий скинул шубу, оставшись в толстом свитере, меховых штанах и оленьих унтах. Прошёлся по зимовью, глянул в заиндевевшее окошко.

– Давно тут не был. А я думал, ты по дороге на материк к нам заглядывал…

– Собирался.

– И что же?

– Рано. Зимы не хватило.

Для чего не хватило зимы, Аввакум объяснять не стал. Он вышел на улицу, в зимовьё долетели хлёсткие выстрелы раскалываемых поленьев.

Солонецкий развязал рюкзак и стал выставлять на стол консервные банки. Достал из кармана шубы оленёнка, вырезанного из моржового клыка, который вёз в подарок дочери, положил на стол, потом передумал, повесил как медальон под свитер. Подумал, что всё складывается как нельзя лучше, и туман, накрывший Снежный, надо хвалить, а не ругать. Напрасно он сердился на лётчиков, завёзших его на Диксон. Оттуда он хотел лететь домой, но, сидя в аэропорту, вспомнил о последнем разговоре с главным инженером. Договорился с вертолётчиками, позвонил Турову, тот передал ему всё необходимое для охоты – и вот он сидит в избушке в отрогах Путоран.

Вернулся Аввакум, распахнул дверцу металлической печки, подбросил дров. Пламя жадно загудело, и Солонецкий с удовольствием прислушался к этому неудержимому гуду.

– Не одичал ещё? – спросил он. – Хотя, что я говорю, ведь недавно тебя видел…

– Ну да, месяц назад.

– А у меня такое ощущение, что по меньшей мере полгода пролетело…

Аввакум достал из ящика, прибитого над полатями, ещё одну кружку, налил в неё спирту, подовинул Солонецкому. Себе налил чаю, плеснул в него немного спирта.

Солонецкий открыл банку тушёнки.

– Давай за встречу.

Отпили по глотку.

Аввакум пожевал немного тушёнки, Солонецкий есть не стал, закурил сигарету. Он попросил её у вертолётчиков, чтобы выкурить, когда разожжёт огонь в печи. Не думал, что неделю, которую собрался провести здесь, будет не один. Теперь, глядя в спокойное лицо Аввакума, ощущая уют и защищённость здесь и неуютность холодного мира за стеной, радовался, что одиночества не будет.

Докурив сигарету до фильтра, спросил:

– Фартит?

– Немножко есть.

– Другой бы на твоём месте давно мешок денег заработал, а ты вот никак…

– Мы с тобой уже говорили об этом.

– Счастливый ты человек, – вздохнул Солонецкий. – Запросы у тебя маленькие.

Аввакум промолчал.

Принёс в котелке снега, поставил на печку. Стекающие капли шипели, жемчужными шариками катались по раскалённой поверхности и таяли на глазах.

– На что же тебе зимы не хватило? – полюбопытствовал Солонецкий.

– Книгу пишу.

Аввакум глядел в приоткрытую дверцу.

– Ну-ну… – неопределённо произнёс Солонецкий, ожидая, что Аввакум расскажет, о чём же он пишет. Но тот молчал.

– А у меня вот главный инженер новый, слыхал?

– Сам же и говорил, – улыбнулся Аввакум.

– Склероз. – Солонецкий поудобнее устроился на полатях. В тепле его разморило и хотелось говорить. – Молодой, из революционеров. Ты вот в созерцание ударился, а он – другой породы. Об этом я тебе не говорил… Одногодки вы, между прочим… Слушай, ты в снах разбираешься? Сон мне снился. Глупый, конечно, сон. Будто гнался он за мной, убить хотел. К чему бы это, а?..