Виктор Кустов - По метеоусловиям Таймыра [сборник litres]

– О чём вы? – буркнул Кузьмин, и Костюков понял, что тот не хочет говорить на эту тему.

– Да, действительно, вы и так устали, – поспешно перевёл он разговор. – Гулял по улице, я, знаете, метель люблю, ветер… Смотрю, светится окно, вот и заглянул… Солонецкий так поздно не задерживается, он считает, что нужно всё успевать делать в рабочее время. Правда, это не соответствует истине. Он многое не успевает делать. Ни в рабочее время, ни после… Не удивляйтесь, что я всё о нём и о нём, вам же нужно отдохнуть, вот я и говорю, что на ум придёт… Женщин он любит… Но это мелочи, конечно, мы все их любим… – Костюков улыбнулся. – Главное, выдохся старик. Да тут ещё этот сыр-бор…

Чем дольше он говорил, тем мрачнее становился Кузьмин.

Костюков чётко уловил перемену настроения, оборвал фразу, так и не закончив, поднялся:

– Не буду больше отвлекать. Мне пора.

И не одеваясь, держа шубу в руках, вышел.

Костюков, несомненно, прав в одном, подумал Кузьмин. Он прав в том, что возраст надо учитывать. И хотя начальник строительства прежде не казался ему стариком, он подумал, что, может быть, именно консервативность, инертность возраста мешают Солонецкому понять его.

Оделся, вышел на улицу.

Ветер с размаху швырнул в лицо снег. Он переждал порыв, отдышался, нахлобучил шапку, поднял воротник и, преодолевая упругую снежную стену, двинулся вперёд.

Качались уличные фонари, расплывчатыми тусклыми пятнами виднелись окна домов. Он шёл и думал о Божко. Вроде неплохо тот начал, энергично, но не бывает же так, чтобы всё хорошо. Вот и вчера два бульдозера, чистившие дороги, вышли из строя, через полчаса их замело и движение прервалось. Прибежал Гриневский, проклиная связистов, механизаторов, пургу, всех скопом, и Кузьмин поддался его настроению, выговорил Божко.

Сегодня он узнал, что тот всю ночь сам помогал ремонтникам. К утру дорогу расчистили, вытащили заметённые машины, а сразу после планёрки Божко на аэросанях выехал на ЛЭП… Не жёстко ли он поступил? Надо ведь было учесть, что тот только приступил к новым для него обязанностям… И тут же возразил себе: Божко молод, не надо ему давать привыкать к послаблениям, к ссылкам на объективные причины, непредвиденные и неучтённые обстоятельства.

В своё время Кузьмин был поражён неожиданным своим открытием: большинство руководителей, которых ему приходилось видеть, без стеснения ссылались на непредвиденные обстоятельства, тем самым признавая свою низкую квалификацию – ведь руководитель должен уметь предвидеть и устранять эти самые обстоятельства… Нет, он прав, пусть Божко сразу привыкает работать так, как того требует время…

Он вошёл в ресторан, сел за свой столик, отодвинул табличку «служебный» и стал постукивать по бокалу.

– Я жутко голоден, – сказал он подошедшей Валентине.

В ресторане было занято всего несколько столиков.

Его узнавали, издали кивали головой, отводили взгляды.

Он пересел на другой стул, спиной к залу. Теперь взгляд упирался в стену с неестественно синими пингвинами, прохаживающимися среди торчащих льдин – полотно самодеятельного художника.

За окном что-то ярко вспыхнуло, затрещало, и свет в зале погас.

– Ой! – раздался в темноте голос Валентины.

– Идите сюда, – позвал Кузьмин и, шагнув вперёд, упёрся в поднос. Он не видел Валентину, но слышал её дыхание, как ему казалось, испуганное и, забирая поднос, коснулся её горячих рук.

– Я принесу свечку, – сказала она.

Кузьмин поставил поднос на стол и вслед за возбуждённо переговаривающимися посетителями вышел на крыльцо.

В ближайшем доме окна светились.

– Коротнуло где-то, – раздался чей-то голос.

Потоптавшись, все опять вернулись в ресторан. Кузьмин прихватил снег с перил, попытался слепить снежок, но снег хрустел и рассыпался. Он несколько раз глубоко вдохнул холодный воздух и пошёл следом.

В зале уже горели свечи, гул голосов стал громче, выдавая возбуждение от происшествия и неожиданной экзотики. Звонче стучали бокалы.

Кузьмин подвинул тарелку, но есть так и не стал.

Подошла Валентина.

– Что-нибудь нужно? – спросила она.

– Знаете что, Валечка, – сказал он, – я очень хочу есть, но здесь мне неуютно, дома одному тоже. Я хотел бы пригласить вас в гости…

– Меня не отпустят, – растерянно произнесла она.

– Я попрошу. – Кузьмин встал.

– Нет-нет, не нужно. Я сама… Только я позже, хорошо?..

Дома он наскоро навёл порядок, сложил в стопку разбросанные по комнате книги, поставил чай. Он волновался, хотя не мог понять, почему. И зачем пригласил Валентину, тоже не знал, просто захотелось с кем-нибудь поделиться тем, что его волнует…

Раскрасневшаяся Валентина напомнила ему Снегурочку. И он сказал ей об этом.

– Вы любите метель? – спросил он, помогая снять пальто.

Она покачала головой, и Кузьмин искренне удивился.

– Как можно, это же сила, энергия… Вы где родились, Валя?

– Здесь, в Сибири, под Красноярском.

– А я в Смоленской области. Есть такая река там, Западная Двина, слышали?

– Нет.

– А Даугава?

– В Риге протекает, я была там.

– Так это и есть Западная Двина. В Латвии её Даугавой называют. У нас прекрасные зимы, Валечка, солнечные, снежные. И метели… За ночь такие сугробы наметает, ого-го…

– Больше чем здесь?

– Тогда больше были, – улыбнулся он и спохватился: – Заговорил вас, проходите.

Он чувствовал себя неловко, боялся, что Валентина по-своему истолкует этот вечер, его приглашение. Да, она ему нравилась, но не больше многих других женщин. Сейчас ему хотелось просто разрушить тишину и пустоту своего дома, и Валентина была единственным человеком, которому он мог бы высказать все свои мысли… Нет, была ещё жена… Но так далеко.

– Я сухарь, да, и вдруг такое… – неуверенно произнёс он.

Валентина подняла глаза, казалось, с укоризной посмотрела на него.

– Простите, я сегодня делаю глупости, это всё пурга…

– Пурга – это плохо.

– Почему?

– Почты нет, – сказала она. – Кто-то ждёт очень важных писем, а они будут неделями лежать и стареть.

Он прочёл в её глазах то, о чём она не сказала.

– Давайте не будем сегодня о почте. У меня была трудная неделя, и я хочу просто поболтать.

– В посёлке только и говорят о вас.

– И что же говорят?

– Разное.

– Мне интересно, – произнёс Кузьмин, не сумев скрыть раздражения. И повторил: – Мне очень интересно…

– Я пойду?

– Я не хотел вас обидеть, – он взял её за руку. – Но я терпеть не могу сплетен, а здесь все этим только и занимаются.

– Вы жестокий человек.

– Почему?

– Вы плохо думаете о людях.

– Вот как?.. Хотя вы, наверное, правы. – Кузьмин нервно прошёлся по комнате. – Я плохо думаю о некоторых из них, потому что прожил и видел больше… Только я прошу вас, не обижайтесь… Мы живём в этом мире ради дела, я уверен в этом. Ради большого или маленького, но дела. Остальное – приложение к делу. Но за свои тридцать с лишним лет мне не приходилось встречать человека, который понимал бы это так, как я. Вот и вы, я вижу, не согласны со мной. Не согласны, что по своей сути люди ленивы. Они ловчат, мечтают об одном: чтобы меньше делать и больше иметь. Вы скажете, что не все так думают? Может быть, но примитивных больше, чем хотелось бы. Нет, я не против материальной заинтересованности, пусть зарабатывают, пусть копят, но и пусть дело делают. Честно, на совесть…