Виктор Кустов - По метеоусловиям Таймыра [сборник litres]

– Взгляни.

Солонецкий раскрыл папку. Не особо вникая в смысл, стал перелистывать, слыша, как Ольга Павловна в соседней комнате показывает Аввакуму картины, периодически вопрошая: «Нравится?» Аввакум скупо бросал в ответ: «Недурно» или: «Очень нравится». Но потом его внимание полностью приковали к себе выкладки Ладова. И чем больше он в них вникал, тем всё более склонялся, что с такими доводами консервации удастся избежать… Умён, подумал он о Ладове, но, закрыв папку, со скучающим видом крикнул:

– Оля! Ольга Павловна, ты не утомила гостя?

– Мы уже давно ждём, когда закончится ваш деловой разговор, – вошла Ольга Павловна. – Мои картины способны вызывать только скуку.

– Это неправда, – возразил Аввакум, – мне понравились. – Он повернулся к Ольге Павловне: – Прилетайте с Солонецким ко мне, когда потеплеет. Не пожалеете.

– Приглашаете?.. Обязательно прилечу. И сразу же ставлю условие: вы будете мне позировать. И чтобы обязательно была удачная охота.

Она взглянула на Солонецкого и задержала свой взгляд, в котором он прочёл и любовь, и тоску, и какую-то растерянность, и даже отчуждённость…

– Охоту я устрою, – пообещал он вместо Аввакума. – Жди, Алексей Сергеевич, налетим как саранча, ещё не рад будешь.

– И меня прихватите, вместе с Кузьминым, – сказал Ладов. – Впрочем, мы с товарищем Аввакумом всё по пути в гостиницу обговорим.

– Но прежде тебе, как моему заместителю, лететь вместе с Кузьминым исправлять содеянное… – сказал Солонецкий.

Так и не дождавшись реакции Солонецого на назначение Ладова, позвонил начальник главка.

Начал с вопроса, как идут дела, поинтересовался, не разочаровался ли в Кузьмине, а то если вдруг опять на попятную, будет поздно.

– Поздно, – согласился Солонецкий. – Уже поздно.

– Ну и добре.

Киреев медлил, словно ждал вопроса, и Солонецкий догадывался, какого именно, но тоже не спешил.

– Молчишь, Юрий Иванович? – наконец не выдержал начальник главка. – А знаешь ведь, о чём хочу спросить.

– Знаю.

– Недоволен?

– Как сказать.

– Недоволен, по голосу слышу… А я вот тут поразмыслил и решил, что ничего, кроме пользы, от этого не будет. Специалист он в общем-то неплохой, к тому же со степенью…

– Поживём – увидим.

– Хитришь, Юрий Иванович. – Киреев явно был в хорошем настроении. – А ведь понимаешь, что благодарить меня должен. Ладов как союзник, лучше, чем как противник…

– Вы знакомились с его расчётами?

– Что у тебя с банком? – словно не слыша вопроса, спросил Киреев. – Жалуются на тебя.

– Повинную голову не секут.

– Учти, в последний раз беру на себя.

– Феликс Петрович, – решился Солонецкий. – Надо, чтобы в министерство Кузьмин и Ладов пошли вдвоём…

Киреев помолчал, коротко сказал «добре» и положил трубку.

В курсе, догадался Солонецкий.

И расчёты Ладова видел, и дело, похоже, выгорит, коль не заставляет его самого лететь.

И теперь, когда всё вновь вставало на накатанные рельсы, он подумал об Ольге Павловне.

И должен был признаться, что за это время они так и не стали ближе. Для него Ольга Павловна оставалась всё такой же получужой-полутаинственной женщиной. Он чувствовал, что даже в минуты физической близости она полностью не принадлежит ему. Порой ему казалось, что она лишь терпеливо сносит его ласки, и тогда он ощущал свою старость, молча обижался.

– Может, ты устала? – опросил однажды. – Хочешь, слетай, отдохни…

Приподнялся на локте, откровенно любуясь её телом.

Она замкнула руки на голове, вздохнула.

Грудь высоко поднялась – и он не сдержался, коснулся её губами.

– Я слишком стар для тебя.

– Женщинам не нравятся комплексующие мужчины, – произнесла она. – Почему ты считаешь, что мне нужно уехать?

– Ты не так поняла, я думаю, что ты устала.

Она обняла Солонецкого.

– Что-то не так у нас, да, Юра? – неуверенно спросила, касаясь ладонью его груди и, не дождавшись ответа, уже уверенно произнесла: – Что-то не так. Может быть, потому, что мы люди разного круга?

– Чепуха. – Он обнял её. – Мужчина и женщина не должны иметь ничего общего, кроме любви. Остальное всё че-пу-ха…

Она отрицательно покачала головой, но он догадался, о чём она хотела спросить, и неожиданно грубо сказал:

– Да, меня с моей женой связывала только постель.

Понял, что это цинично и неверно, но ничего объяснять не стал.

…После этого ночного разговора они отдалились ещё больше.

Солонецкого снова не тянуло домой, а Ольга Павловна не задавала вопросов, когда он поздно приходил. Она начала писать портрет Аввакума, но скоро отставила. Сложила этюдник, повернула лицом к стене картины, и теперь Солонецкий чаще всего заставал её за чтением.

– Невезучая я, – сказала она как-то, когда Солонецкий вдруг выплеснул ей всё, что скопилось за прошедшие дни и попросил совета. – Без меня у тебя всё получалось, а со мной – нет…

– И без тебя всякое бывало… Знаешь, мне кажется, ты сама комплексуешь.

– Мне простительно, я женщина. Но давай договоримся не жалеть друг друга, ладно?

– А почему ты вдруг об этом?

– Когда любовь уходит, жалость остаётся…

– Ты меня разлюбила?

– Когда это случится, я скажу. И ты тоже, ладно?

– Хорошо, – после паузы согласился он.

Несколько раз к ним заходил Кузьмин. Он показал Ольге Павловне свои акварели. Солонецкий нашёл, что они очень уж старательные и оттого безжизненные, но вслух выразил своё удивление.

Ольга Павловна посоветовала Кузьмину забыть всё, чему его учили в студии, и писать так, как диктует душа. Он взял у Ольги Павловны несколько альбомов репродукций, и они долго говорили о вещах малопонятных и неинтересных Солонецкому. И он с удивлением отметил, что главный инженер не такой уж и законченный технократ, как ему казалось. А когда Ольга Павловна показала удачный, на её взгляд, карандашный женский портрет, сделанный Кузьминым (он сразу узнал официантку из ресторана), Солонецкий только хмыкнул:

– Полгода ключик к нему подобрать не мог, а тебе он сам в руки дался.

– А я такая, – прищурилась Ольга Павловна. – И твой ключик у меня. Ревнуешь, Солонецкий, а?

– Ну уж, это слишком…Дальше портрета у вас дело не зайдёт.

– Как знать, – поддразнила она. – Плохо ты души чувствуешь…

– Да есть ли у него душа? – вырвалось у Солонецкого. – Хотя есть, конечно, только… машинная… Какая-то непонятная…

– Душа во все времена одна.

В тот вечер они поспорили. И впервые Солонецкий видел Ольгу Павловну неуступчивой, впервые оценил по-настоящему её ум и эрудицию. И неожиданно признался, что ревнует её к Кузьмину.

Ольга Павловна не засмеялась, не свела сказанное к шутке. Поймала его взгляд и, прикрыв глаза, приблизила лицо. Они стояли и целовались посреди комнаты, когда раздался долгий нахальный звонок в дверь.