Ефим Друц - Волки

— Вы бы спели что-нибудь, ребята, а то все о делах да о делах.

— Как же тебя зовут, красавица? — полупропел Мишка.

— Алина.

— А меня — Мишка! Хочешь, чтобы я спел? Всегда пожалуйста. А ну, ромалэ, дайте-ка мне гитару.

Парень взял инструмент, слегка коснулся струн и — душа его напряглась, словно над головой его был не потолок, а звездное небо, с которого горстями сыплются звезды.

Музыка оборвалась. Мишка словно очнулся от забытья и, отложив гитару, взглянул на Алину. Она сидела завороженная песней и тихо плакала. Девушка взглянула на цыган, понуро сидевших за столом. И такие были их лица, что Алина сразу поняла: скажи Мишка хоть слово, и они пойдут за ним в огонь. Гнетущую тишину прервал резкий голос Перца:

— Так где же отыскать твоего кореша?

— Сюда должен был прийти, — ответила девушка. — Что-то задерживается.

— А адреса его ты, конечно, не знаешь? — Перец ехидно усмехнулся.

— И вправду не знаю. Всегда в баре встречаемся.

— Ну ладно, — сказал Перец, — если он сегодня не придет, с нами пойдешь!

Алина усмехнулась.

— Прямо-таки и с вами, прямо-таки и пойду! А вы лихие ребята!

— Вот сука! — в сердцах проговорил Перец. — Ну что с ней делать? В таборе ее бы сразу похоронили за такой разговор.

— В каком таком таборе? — спросила Алина.

— Узнаешь, — ответил Перец и схватил ее за плечо. — А ну, пошли!

Алина дернулась и отскочила в сторону. Мишка подошел к Перцу.

— Брось, ну ее к дьяволу! Пошли отсюда. Не придет этот «кожаный», вижу, чувствую.

— Нет, морэ, — сказал Перец, — дело надо доводить до конца. Раз Митя велел узнать, значит, надо узнать. А ну, чявалэ, — обратился он к двум цыганам, сидящим за столом, — возьмите в машину эту парны [11] Парны — белолицая (цыг.). . Мы с ней дома поговорим. Отвезите ее к нам, а мы с Мишкой задержимся и еще немного подождем.

Цыгане выволокли Алину из бара и кинули в машину. Она кричала, но никто не обращал на ее крики никакого внимания, мало ли какие разборки происходят сейчас на улицах.

— Чует мое сердце, — сказал Перец, когда увезли Алину, — что здесь жарко будет.

Он вытащил пистолет и положил его на стол, прямо перед собой.

— Сдурел, морэ, — крикнул Мишка, — пушку-то убери, не ровен час.

— Не бойся, она не помешает. А где, кстати, хозяин? Куда он делся? Проморгали мы его…

Предчувствия не обманули Перца. Пока шли разговоры и разборки с Алиной, хозяин бара незаметно исчез. Он выскочил сначала в дежурку, а потом через двор — на улицу.

— Уходить надо! — крикнул Мишка, но было уже поздно.

Дверь бара широко распахнулась, и в проеме показались три здоровенных парня. Они вошли медленно и чинно, как входят к себе в дом. Отступать было некуда, и Перец положил правую руку на пистолет.

— Что тут у нас происходит? — спросил идущий впереди здоровяк, обращаясь к оцепеневшей Наташе.

— Да ничего, Гена, успокойся, гости пришли, разговаривают.

— А мне другое сказали.

— Ты пушку-то убери, — сказал второй парень, — она тебе не понадобится.

— Что, у вас к нам дело имеется, — наигранно спросил Перец, — или как будто мы знакомы?

— Сейчас познакомимся, — крикнул Гена и прыгнул вперед. Ногой он вышиб пистолет Перца, но большего сделать не смог. Нож Мишки ударил его прямо в сердце. Гена упал замертво. И в этот момент прозвучали два выстрела. Цыгане потеряли еще двоих — Мишку и Перца…

Голос поднимался под своды высокого потолка и словно проходил сквозь стены и потолок, уносясь в небо. Цыгане пели, и такое горе было в их песне, что оно передалось и Мите, казалось оцепеневшему от невыносимой боли.

Песня разом оборвалась, и цыгане задвигались, зашумели.

Тари встал и медленно произнес:

— Моя вина, ромалэ, что убивают цыган! Послали меня в таборе приглядеть за этим человеком, а я не смог. И по его вине гибнут наши братья. Но это и моя вина.

— Ни при чем он! Перец сам на рожон полез. Его о чем просили? Только узнать, а он с гаджё разбирался, ссору устроил.

— Правду говорит!

— Все верно.

— Не виноват Митя, ни при чем он здесь. Не обвиняй его, Тари!

— Ладно, ромалэ, прибейте эту шалаву, и дело с концом. А с теми, кто убил Мишку и Перца, мы позже разберемся.

— Кровь рекой польется, — сказал, ни к кому не обращаясь, Митя. — Много крови будет.

— Тебе что, их жалко?! Тебя-то кто щадил, а? — усмехнулся Тари.

— Моя беда — моя забота! — ответил ему Митя: — А девку убивать не надо, она-то здесь при чем? Пусть скажет, как найти того, кто с Седым был. И самого Седого. И — все! Больше она не нужна.

— Нет, убить ее надо! — разом закричали цыгане.

Митя поднял руку.

— Вот что скажу я вам, ромалэ! И вы меня послушайте. Конечно, вы спасли мне жизнь, и я у вас в неоплатном долгу. Покойный Бамбай поначалу не очень-то доверял мне. Я и не обижался. Чужак все-таки. Но потом мы подружились, и он понял меня. И вы, ромалэ, всегда мне верили!

— Это так, морэ, — разом закричали цыгане. — Верим мы тебе! Ну так что?!

— А вот что, если мы пришьем эту девку и не узнаем, где найти человека, который убил Бамбая, то толку ни для кого не будет. Лишняя кровь. И так ее много льется. А я… — Митя сделал паузу, — не зря об этом говорю, есть у меня подозрение, что человек, который убил Бамбая, мне знаком. Встречался я с ним когда-то…

Цыгане оцепенели. Не ожидали они от Мити такого откровения.

— Как знаком, морэ? Что ты говоришь?! — раздались голоса.

— Этого не может быть!

— Выдумал!

— Нет, ромалэ, — с горечью сказал Митя, — чутье меня не обманывает, только один человек мог управиться с Бамбаем, и этого человека я когда-то знал. А найти его поможет эта девка, как там ее зовут?