Джон Гришэм - Невиновный

По понятным причинам он чувствовал себя неуютно после оправдания Рона и Денниса и испытывал потребность поделиться с жителями Ады своим недовольством. Он выражал недоверие доказательствам невиновности освобожденных, и все его высказывания, по словам Энн Келли, были не чем иным, как вспышкой раздражения оскандалившегося прокурора, которому лучше бы избегать репортеров.

Статья начиналась так:

Окружной прокурор округа Понтоток Билл Питерсон утверждает, будто адвокаты Денниса Фрица и Рона Уильямсона напрасно доверились данным анализа ДНК, на основании которых их клиенты были освобождены из тюрьмы.

Протягивая Питерсону якобы спасительную веревку достаточной длины, чтобы он мог на ней повеситься, ему позволили пуститься в пространные и подробные воспоминания о том, как проводились анализы ДНК в деле Картер. При малейшей возможности Питерсон делал дешевые выпады в адрес Марка Барретта и Барри Скека и не упускал ни единого шанса одобрительно похлопать по плечу самого себя: ведь анализы ДНК — это его идея!

Он ухитрялся увиливать от очевидного. Не раз признал: он хотел получить данные этих анализов только для того, чтобы забить последние гвозди в гробы Рона и Денниса. Он был настолько уверен в их виновности, что не боялся результатов. Теперь же, когда эти результаты оказались не в его пользу, он требовал похвалы за свою честность.

Ребяческое тыканье пальцем продолжалось пункт за пунктом. Питерсон зловеще обронил смутный намек на наличие других подозреваемых и продолжение сбора улик. В статье говорилось:

Он (Питерсон) сказал, что обнаружены новые улики, связывающие Фрица и Уильямсона с убийством Картер. Закон о том, что дважды судить за одно преступление нельзя, здесь неприменим, и они могут снова предстать перед судом.

Питерсон сообщил также, что следствие по делу об убийстве Картер возобновлено и Глен Гор не единственный подозреваемый.

Заканчивалась же статья двумя убийственными цитатами из Питерсона. Первая:

Я действовал совершенно правильно в 1988 году, выступая против них обвинителем. Теперь же, соглашаясь снять с них обвинения, я делал лишь то, чего требовали закон, мораль и этика при новых открывшихся обстоятельствах.

Оставалось, разумеется, добавить, что его в высшей степени моральное и исключительно этичное согласие на освобождение осужденных случилось почти через пять лет после того, как Рона чуть не казнили, и через четыре после того, как Питерсон публично отчитал судью Сэя за то, что тот назначил пересмотр дела. Поднявшись на немыслимую этическую высоту, Питерсон в последний момент вяло посодействовал тому, что два невинных человека провели в тюрьме всего двенадцать лет.

Но самая достойная сожаления часть истории заключалась во второй цитате. Эти слова Питерсона были выделены рамкой и помещены в центре первой полосы.

Слово "невиновный" никогда не слетало с моих губ в отношении Уильямсона и Фрица. Все это вовсе не доказывает их невиновности. Это лишь означает, что я не могу доказать их вину с теми уликами, которыми сейчас располагаю.

После недолгих четырех дней, проведенных на свободе, Рон и Деннис были все еще слишком взволнованы, и статья привела их в ужас. Почему Питерсон хочет снова притащить их в суд? Один раз он их уже приговорил, и они не сомневались, что сможет сделать это снова.

Новые улики, старые улики, никаких улик — не имеет никакого значения. Они безо всяких улик двенадцать лет промучились в тюрьме за то, что никого не убивали. В округе Понтоток улики не являются основанием для осуждения.

Статья привела Марка Барретта и Барри Скека в бешенство. Оба написали длинные опровержения в газету, но благоразумно не стали отправлять их немедленно. Несколько дней спустя им стало ясно, что Питерсона мало кто слушает.

В воскресенье во второй половине дня Рон и Деннис со своими сторонниками по просьбе Марка Барретта отправились в Норман. По счастливой случайности, "Международная амнистия" в целях сбора средств проводила там рок-концерт на открытом воздухе. В летнем амфитеатре собралось множество народа. День выдался теплым и солнечным.

В перерыве между музыкальными номерами выступил Марк Барретт. Он представил собравшимся Рона, Денниса, Грега и Тима Дюрэма. Каждый из них в течение нескольких минут рассказывал свою историю. Все четверо, не привыкшие к публичным выступлениям, нервничали, однако они все же набрались храбрости и говорили от души. Аудитория встречала их восторженно.

Четыре молодых человека, четыре обычных белых парня из хороших семей были оклеветаны, сжеваны системой и изолированы от общества в общей сложности на тридцать три года. Их мысль была ясна: покуда эта система действует, такое может случиться с каждым.

После выступления они побродили по амфитеатру, послушали музыку, съели мороженое, наслаждаясь солнцем и свободой. Откуда ни возьмись появился Брюс Либа, он по-медвежьи крепко обнял старого друга. Брюс не был на суде над Роном и не писал ему в тюрьму. Он чувствовал себя виноватым за такое пренебрежение и искренне просил прощения у своего лучшего школьного товарища. Рон легко простил его.

Он был готов прощать всех. Дурманящий дух свободы вытеснил все былые обиды и мечты о возмездии. Планы массового судебного преследования обидчиков, лелеемые в течение двенадцати лет, стали достоянием прошлого. Теперь Рон не хотел ворошить старые кошмары.

Интерес средств массовой информации к ним не угасал. Особое внимание привлекал Рон, потому что он был белым парнем из белого города, схваченным ни за что белыми полицейскими, обвиненный белым прокурором и осужденный белыми присяжными. Для журналистов его история стала горячим и в высшей степени притягательным сюжетом. Подобная несправедливость могла приключиться и нередко приключалась с бедняками и представителями меньшинств, но — как считалось до сих пор — не с героем маленького городка.

Многообещающая бейсбольная карьера, чудовищный скачок в безумие камеры смертника, пребывание на волосок от казни, некомпетентные полицейские, не сумевшие разглядеть очевидного убийцу, — сюжет был богат и многослоен.

Просьбы об интервью стекались в кабинет Марка Барретта со всего света.

Шесть дней пропрятавшись в лесу, Глен Гор объявился сам. Он связался с адвокатом в Аде, который позвонил в тюрьму и уладил формальности. Обговаривая условия сдачи, Гор особенно заботился о том, чтобы не попасть в руки властей Ады.

Впрочем, беспокоился он напрасно. Шайка, не умевшая стрелять в цель, не горела желанием возвращать Гора, чтобы не получить еще один сомнительный суд на свою голову. Для того чтобы залечить тяжелые раны, нанесенные многим самолюбиям, требовалось время. Питерсон и полиция, прикрываясь официальным статусом, встали в позу, утверждая, что следствие открыто заново и они энергично продвигаются вперед в поисках убийцы или убийц. Гор — всего лишь один из игроков на этом поле.