Анатолий Степанов - Деревянный самовар

Заботливый и милосердный Сеня Саморуков разбудил его не слишком рано, когда все для рыбалки было подготовлено. «Газон», ведомый Сеней, домчал подполковника до трех удочек, воткнутых в прибрежный песок и поддерживаемых тремя рогатками, до плащ-палатки, расстеленной на песке, – предполагаемого ложа подполковника, до пойманных трех линьков, на кукане плескавшихся в мелководье, до полной четвертинки и пустого стопаря, припасенных для возможной опохмелки.

По началу Смирнов словил еще пятерых рыбешек, но серьезно выползло на небо солнышко и перестало клевать. Тогда он приступил к чтению сценария, обнаруженного им в своем номере на столе. Здесь уж Ромка расстарался. Изредка кидая нелюбопытный взор на неподвижные поплавки, Смирнов читал и читал. Дочитал, наконец.

В сибирской тайге происходит дело. Уроженец здешних мест, чистый духом и здоровый телом старшина милиции Иван Бордов бдительно охраняет покой и добро таких же, как он, чистых духом и здоровых телом земляков своих, живущих простой и естественной, а потому правильной и праведной жизнью. Все бы хорошо, но этой жизни мешают городские пришельцы, которые варварским обращением с флорой и фауной, а также с аборигенами разрушают гармонию истинного и величественного бытия людей тайги. Старшина Бодров единолично обезвреживает шайку пришельцев, которые к тому же совершают ряд нарушений социалистической законности, то есть преступлений. Простодушный и по-народному сообразительный Бодров побеждает в неравном поединке, потому что любит людей, окружающих его, и свой мир вокруг – родину. Такое объяснение дает своей победе старшина в финальном монологе.

Смирнов вздохнул, сложил продолговатую книжечку режиссерского сценария, взглянул на поплавки – не клевало – и стал серьезно размышлять над проблемой, или лучше сказать, альтернативой: опохмеляться или не опохмеляться? И у того, и у другого действия были свои преимущества и свои недостатки.

Предчувствием грядущих беспокойств зашумел, приближаясь, автомобильный мотор. «Газон» ехал к нему незапланированно рано. «Газон» подъехал, из него выскочил Сеня и сказал жалеючи:

– Иваныч, на площадку за тобой менты приехали. Нужен ты им очень.

– Черт бы все побрал! – яростно глядя в глаза ни в чем не повинному Сене, прокричал Смирнов и откупорил четвертинку. Налил первые сто, стопарь был стограммовый, залпом выпил и откусил от соленого огурца. Пожевав с отвращением, уже спокойно спросил: – Что у них там?

– Хрен их знает. Темнят, не говорят. Тебя требуют, и все. – Сеня ответил на ходу, он уже складывал в «газон» удочки, рогатки, плащ-палатку. Смирнов выпил еще пятьдесят, а оставшуюся сотку, налив в стопарь, протянул Сене. Не размышляя, Сеня кинул сотку в себя. Но, поморгав, понял, что подумать кое над чем следовало бы: – Ты к ним вроде как поддатый придешь. Удобно ли?

– Я в отпуске! – орал Смирнов, влезая в «газон».

– Я в отпуске! – орал Смирнов, вылезая из «газона». Окруженные любопытствовавшими членами съемочной группы стояли в ожидании капитан Поземкин и безымянный лейтенант. Это им кричал Смирнов.

– Александр Иванович, я к вам по предложению Георгия Федотовича, – объяснил свою бестактную настырность Поземкин.

– Какого еще Георгия Федотыча?

– Георгий Федотович! Он же вас вчера принимал! – ужаснулся Поземкин.

– Успокойся, Гриша. Вспомнил я твоего Георгия Федотовича, – успокоил его Смирнов. – Ну, что у тебя там?

Капитан Поземкин обвел глазами скопище кинобездельников и попросил:

– Лучше я на месте вам все расскажу, а?

– На месте так на месте, – уже на все согласный Смирнов, как был – в джинсах, свитере, резиновых сапогах, полез на заднее сиденье другого «газона», милицейского.

Безымянный и бессловесный лейтенант сел за руль, а Поземкин к Смирнову.

– Вы вчера, Александр Иванович, разрешили обратиться к вам, если возникнет такая надобность… – оправдываясь, начал Поземкин.

– Только тогда, когда я протрезвею! – торжественно уличил его в намеренной неточности Смирнов.

– А вы еще не… – тактично не закончил фразу Поземкин.

– Не-а! – радостно сообщил Смирнов и абсолютно деловито предложил: – Быстро и толково излагай, что у тебя там.

– Труп, – однозначно изложил Поземкин.

– Труп, ну и что? – разозлился с ходу Смирнов. – Их что – у тебя мало было? Я-то причем?

– Труп не совсем обычный, – начал повествование Поземкин. – Я бы сказал, путешествующий труп…

– Прямо так – на своих двоих?

– Не на своих двоих, конечно. А на машине…

– За рулем? – опять перебил Смирнов. Тут уж и долготерпеливый Поземкин обиделся:

– Когда приедем, сами увидите.

Верст двадцать от съемочной площадки до райцентра. Катить по местным дорогам полчаса. Полчаса молчали обидевшиеся друг на друга Смирнов и Поземкин, молчали и рассматривали с разных сторон проносившиеся мимо убогие таежные пейзажи – буераки, бурелом, мелколесье…

Вокруг стоявшей у закусочной скотовозки толпился радостный народ. Овцы, страхом отодвинутые в глубину, в ужасе глазели на людей. И больше из-за спин любопытных ни хрена видно не было.

– Попрошу, попрошу! – противным голосом пробивал проход для себя и Смирнова Поземкин, энергично помогая голосу руками. Помогло. Они прошли сквозь стену.

Было все-таки оцепление, было. Три милиционера героически сдерживали осаду полукруга у заднего борта скотовозки.

В полукруге находились два гражданина в штатском с непроницаемыми лицами и водила, по всей видимости, данной скотовозки, на лице которого, наоборот, играла и переливалась гамма чувств от «Господи, что же это будет?» до «Пропади все пропадом».

В кузове находились, судя по атрибутам, медэксперт и фотограф. Смирнов направился к ним. Его остановил голос одного из штатских:

– Кто вы такой, гражданин?

Смирнов остановился, обернулся. Еще довольно молодой гражданин, одетый даже с некоторым щегольством, по-начальнически подозрительно смотрел на него.

– Смирнов, – доложил он и продолжил путь.

Гражданин не унимался, достал его саркастическим вопросом в спину:

– Тот самый чудо-сыщик из Москвы, которого рекомендовал сам Георгий Федотович?

– Тот самый, – подтвердил Смирнов и глянул через борт.

Не живых людей испугались овцы. Они боялись мертвого.

Труп лежал на боку. Лица его не было видно, потому что обращен он был к Смирнову затылком. И крови особо видно не было, мало было крови. Но что видно было хорошо, так это штырь, или как она там называется, эта хреновина из железа – заостренная с двух концов, с зазубринами, которой сплавщики скрепляют бревна. Штырь пробил человека, лежавшего спиной к Смирнову, насквозь и высовывался из этой спины сантиметров на сорок.