Мария Спасская - Мистическое кольцо символистов [litres]

– Еще что-то говорил?

– Говорил, что розенкрейцерский путь самопознания восходит к традиции древнегреческих мистерий и связан с элевзинскими и орфическими мистериями и что он не удивляется дошедшим до него слухам, будто бы Анна Рудольфовна нашла подходящий дом, где по ее настоянию согласились ставить эти самые мистерии. И вроде бы Анна Рудольфовна даже обзавелась своею собственной весталкой.

Долли бросило в жар, но никто этого не заметил. Секретарь сосредоточенно чистил ногти, сотрудники сыскного отдела обшаривали стол Белого.

– Кто она такая, эта Анна Рудольфовна? – выдвигая один за другим пустые ящики стола, протянул Чурилин.

– Ну как же, Минцлова, известная теософка. Вся Москва о ней говорит. Вообразила себя второй Блаватской, и даже, знаете, чем-то на нее походит. Раньше с Брюсовым столы вертела – они втроем с Миропольским вызывали духа Агриппы Неттесгеймского, хотели выпытать у покойника сокрытые истины, да маг от них улизнул. Теперь вот Бугаеву голову морочит. Давеча Борис Николаевич говорил, будто бы Минцлова обещала отвезти их с Ивановым во францисканский монастырь в Ассизи и там посвятить в розенкрейцеры. У нее, дескать, в розенкрейцерском ордене имеются крепкие связи. И даже кольцо, которым Белый хвастался, Минцлова не просто так ему подарила. А как пророку ее учения. По этому кольцу Андрея Белого и опознают Учителя.

Закончив осматривать стол поэта, Чурилин приблизился к ротмистру и забрал у него из рук планшет, куда тот старательно заносил все услышанное.

– Ну что ж, если госпожа Коган не отвечает на звонки, придется к ней наведаться. Болеслав Артурович, – забирая вместе с планшетом и вечное перо, взглянул на сотрудника Чурилин, – будьте любезны, спускайтесь вниз к машине, я вас догоню.

– А может, я лучше тут закончу?

– Не беспокойтесь, я справлюсь.

Опечаленный ротмистр с явным сожалением покинул редакцию, оставив начальство в столь интересном месте беседовать с необыкновенно осведомленными людьми.

– Минцлова часто здесь бывает? – проводив глазами подчиненного, перешел к делу сыщик.

– Одно время бывала чуть ли не каждый день, – с удовольствием начал секретарь, снова получив возможность посплетничать на законных основаниях. – А потом Валерий Яковлевич к спиритизму охладел, и Минцлова в «Мусагет» переметнулась – Метнеру перевоплощенными розенкрейцерами голову дурить. Всем рассказывает, что близко знакома с сохранившимися и дожившими до наших дней Учителями. Да что там! Чуть ли не с самим Кристианом Розенкрейцем наладила прямые контакты.

– Да не слушайте вы этот бред! – раздраженно оборвал Закарихин. – Мало ли что Минцлова говорит! Ее слова – речь лжепророка. Да, Анна Рудольфовна имеет высокую степень посвящения в масонстве, ну так что с того? Есть немец, тоже масон, Рудольф Штайнер, вот он – пророк истинный. Перед Гете преклоняется. Вроде бы Минцлова всего-навсего ученица Штайнера, но сама копает под него, думает занять место великого немца, говорит, будто не учитель он ее, а коллега. И что она стоит на теософской лестнице ничуть не ниже Штайнера.

Закарихин помолчал и, добавив в голос ехидства, продолжил:

– Организовала из Белого, Иванова и Метнера «Орден Рыцарей Истины», да что-то он заглох, этот ее орден. А в Ассизи они едут потому, что Гете был отправлен в Италию с особым поручением от розенкрейцеров – расследовать и написать отчет о деятельности графа Калиостро. И Агриппа Неттесгеймский, с которого был писан небезызвестный доктор Фауст, тоже бывал в Ассизи, в тех самых розенкрейцеровских монастырях, куда Анна Рудольфовна планирует везти своих пророков. И вроде бы самый верный ученик Агриппы припрятал где-то там, в монастырских склепах, Книгу Последней Истины, в которой записал все тайны своего учителя, не доверенные магом из Неттесгейма широким массам. Но только Штайнер знает туда дорогу, а Минцлова лишь интересничает.

– Подождите, вы меня совсем запутали. При чем здесь Агриппа Неттесгеймский и розенкрейцеры? Из всего сказанного существенным для нашего расследования является лишь то, что Минцлова собиралась с Андреем Белым ехать в Италию. Это на поезд в Ассизи Борис Николаевич вчера торопился?

– Да нет же, – нетерпеливо прищелкнул пальцами секретарь, и во взгляде его читалось раздражение непонятливостью собеседника. – Никто пока не едет в Италию. Минцлова еще ничего конкретного о датах не говорила.

– Само собой, не говорила! Она не знает, куда ехать, – злорадно усмехнулся Шляпник. – Услышала про монастырь в Ассизе и цену себе набивает.

– Да нет же, они обязательно поедут в Ассиз, – уверенно проговорил секретарь. – Поедут, но только позже.

Лианопуло вдруг замолчал и с любопытством взглянул на сыщика.

– Скажите, вы читали у Брюсова «Огненный ангел»? Нет? Обязательно прочтите. Видите ли, этот роман как бы списан с натуры, а герои его почти каждый день встречаются в стенах этой редакции. Я имею в виду Брюсова, Бугаева и Нину Петровскую. «И все в этом мире лишь средство для ярко-певучих стихов».

– Нина Петровская? – без особого интереса уточнил сыщик. – Это не та измученная кокаином особа, что стреляла в Брюсова во время лекции в Политехническом музее?

– Именно, что стреляла. Да не хотела попасть. Если бы Нина Ивановна думала убить Валерия Яковлевича, верьте слову, непременно бы убила. Это была поза. Фарс. Некоторые люди – ну вот как Нина Ивановна – делают из своей жизни роман, произведение искусства.

– Это я уже понял.

– Как Оскар Уайльд. Великий брит был сам произведением искусства, и все, к чему он прикасался, становилось искусством. Ах, как он одевался! Как подбирал костюм под цвет облаков! Какую брал с собой трость под цвет фасадов домов, мимо которых он будет проходить! И он вставлял в петлицу придуманную им зеленую гвоздику, ибо зеленых гвоздик не существует. А у него была.

Долли вспомнила раскрепощенный танец Лили, бурную реакцию леди Эмили и подавила едва заметную улыбку. В ушах ее еще звучал звенящий голос хозяйки пансиона: «Нарочитая и чрезмерная, как зеленая лилия в петлице Уайльда!»

– Да, представьте, зеленая гвоздика. Уайльд считал, что природа хороша, лишь обработанная искусством. Вы читали сказки Уайльда? – между тем с кошачьей улыбкой на полных устах вкрадчиво продолжал Лианопуло. – Обязательно прочитайте и тогда поймете, что умирать – приятно. Красиво умереть надо уметь.

– Никогда я этого не пойму, – сердито выдохнул сыщик. – Если бы вы, господин Лианопуло, видели разложившийся труп матери-самоубийцы в гостиной лефортовской усадьбы, и рядом с трупом – скрючившееся мертвое тельце годовалого младенца, оставленного пожелавшей красиво умереть мамашей на произвол судьбы и обрекшей свое беспомощное дитя на смерть от голода и жажды, вы бы никогда больше не пороли чепухи про эстетику смерти. Она, подлая тварь, приняла яд и умерла мгновенно. Ее малыш же умирал долго и мучительно.