Д Густо - Похитить Похитонова!

Холмская купила билетик и сунулась к менее симпатичной, но тоже натуральной блондинке. Внешность беспафосной, с добрыми морщинками женщины оказалась столь же обманчивой.

– Минералка положена исключительно тем, кто ждёт более двух часов, – обрадовала она.

– Я здесь столько сижу, что вы должны уже обеды раздавать, – прогремел голос того самого мужчины, который встретился у табло.

Блондинка для бедных прищурилась, будто вот-вот расхохочется, чихнёт или перегрызёт глотку:

– А вы тут права не качайте. Есть определённый правилами срок. Этот срок наступит в полночь, но по моему опыту, самолёт вылетит на пять минут раньше.

– Не сомневаюсь! Лишь бы сэкономить. Школьники тоже экзамены сдают не четыре часа, а три часа пятьдесят пять минут, потому что, если дольше, то школа обязана предоставить питание.

Он обращался уже не к блондинкам, а в пространство. Любитель делать обобщения, он надеялся, что кричаще одетая попутчица покричит вместе с ним.

Но она даже не особо услышала, какие там проблемы с экзаменами. Внимание Холмской было направлено на поиск автомата с напитками – напала всеохватывающая головная боль. Куда тут поддержать бурю негодования! Унять бы муку неспешным чаёвничаньем в тихой обстановке при поддержке упругого креслица, мягкого абажура да блинчиков с жимолостью!

Мужчина пригласил в кафешку, где из вышеперечисленного было одно подобие чая.

Холмская рассеянно помотала головой и впала в долгий ступор перед стеклянной стеной, глядя на взлетающие, взлетающие, снова взлетающие самолёты.

Наполовину русский, но загорелый, как латинос, юноша по имени Девятнадцатисантиметровый выкладывал фотку за фоткой. Он обогнал преследовательницу всего на один рейс, но благодаря задержке «пельменей» получил фору. Совсем немного погульбасив с друзьями в Бишкеке, помчался в Каракол – на дальний конец страны, на дальний конец прославившего Киргизию озера.

Вера была рада, что нашёлся повод увидеть своими глазами Иссык-Куль. Чтобы не умереть от восторга, она заранее посмотрела картинки, читанула в пути Чингиза Айтматова. Подготовилась встретиться с прекрасным, однако оказалась не готова к встрече со столицей, вставшей между ней и озером.

У аэропорта цвели маки. Эх, надо было не любоваться ими, а догадаться, что они краснеют от стыда за дальнейшее…

Куры, петухи, мычание. Какой-то мужик сидит на земле возле дороги и мычит.

Очень хочется есть-пить, но в забегаловках не говорят на забугорных языках, а русский стараются забыть. Спасает мороженое. Переполненное настоящим молоком, белоснежное, полновесное, оно возвращает силы, отнятые перелётом, и сулит встречу с чудными коровами, которые обязательно будут пастись где-то тут.

Липковатую обёртку приходится сунуть в карман – урны здесь невидаль.

На автовокзале Холмская растерялась.

Одни совали деньги в чёрные ладони водителей маршруток.

Другие надстраивали очередь в кассу.

Некоторые говорили по-русски, но жаждали лишь продемонстрировать знание языка да поностальгировать о советских временах, вовсе не стремясь помочь разобраться в расписании.

Кто-то сдёрнул с беззащитной иностранки панаму, но Вера не успела даже понять, кто именно: когда обернулась, ей в лицо смеялись отвратительные старики, а панама растворилась без следа.

С бьющимся сердцем она рванулась в сторону маршрутки с заведённым мотором – до её слуха донеслось, что там осталось ровно одно свободное место. Было это сказано на русском, или в экстремальных ситуациях появляется способность понимать чужую речь?

Отважная путешественница влезла на заднее сидение между вольготно возлежащими киргизами, и страшный Бишкек только клацнул вслед зубами закрывающейся двери.

Вместо горизонта висел меч из «Звёздных войн» – ярко-голубая полоса, отчёркнутая белым свечением от неба и земли. Тонкая, прямая, она совсем не была похожа на озеро, однако Вера, даже спустя много лет после уроков географии, могла с уверенностью сказать, что Иссык-Куль глазообразен: если смотреть сбоку, с трассы, он и должен выглядеть джедайским мечом.

Итак, это не мираж. Это вполне осязаемое месторождение самого голубого цвета на планете – того самого, из которого поэты изготавливают глаза любимых – и вскоре можно будет вчувствоваться в него телом, полностью погрузиться.

– Каджи-Сай, конечная! – объявил водитель пассажиркам, бултыхавшимся, как битые яблоки.

Две потащили запас провизии в школу, которая казалась заброшенной.

Третья спустилась по пыльным колдобинам к воде.

Отличная память на карты подсказывала ей, что до Каракола ой как далеко, но колдовское озеро растворяло всякую тревогу. Вера не знала, на чём проедет ещё 120 километров, где будет ночевать, и тем не менее радовалась, что сошла именно сейчас, когда после стандартных пейзажей с не такими уж великолепными коровами пошли американские горы. Она отдышится после маршутки и побежит трогать руками эти экспонаты музея кино – красные скалы из ковбойских фильмов.

Но сначала в магазин, за ведёрком местного мороженого. На протяжении всего пути вдоль дороги попадались целлофановые палатки, а тут – настоящее кирпичное здание, одноэтажка разрушенного СССР.

Интересно видеть, как цивилизация отступает.

Империя, павшая совсем недавно, могла бы оставить о себе архитектурные напоминания ещё на десятки лет, но здесь она, видимо, держалась на свежести человеческого пыла: так волокна фруктов подпирает изнутри сок. Только энтузиазм схлынул – остался сухой остов страны, бывшая сеть капилляров, хранящая форму плода просто по привычке, без надобности. Дети разбивали окна, молодёжь писала на обломках штукатурки ругательства в адрес покойника, старики-стервятники растаскивали крыши и стены для хозяйственных нужд. Мир кочевников не терпел стабильности, чурался любого здания, которое и завтра, и послезавтра можно будет найти на том же месте, что вчера.

Вера в целом была согласна. Зачем дому корни, это ж не дерево!?! Правильно – течь, пастись попеременно на всех лугах, огибать постоянство, быстро собираться и разбираться, слушаясь дуновения ветра.

На пляже лежали лошади. Маленькие и большие, пятеро, все тёмненькие и настороженные. Шерсть торчала клочьями, в проплешинах торчали рёбра, хотя пора линьки должна была пройти.

Огромная любовь подняла Веру на крыльях и стремительно понесла ближе, ближе, однако кони заржали, встали, повернулись задом, чтобы атаковать. Дикие? Тогда откуда верёвка вокруг головы?

Пришлось сесть со своим пластмассовым ведёрком на другой стороне пляжа, оседлав доску старого пирса. Его настил был разворован, но скелет стоял непоколебимо.