Лариса Королева - Три судьбы

Два раза в неделю слушателей Омской Высшей школы милиции задействовали в охране общественного порядка, и парни ходили на танцы, дискотеки, праздничные мероприятия, в места массового скопления народа, нисколько не опасаясь, что с ними что-то может случиться. Выходили в рейды и с участковыми, и с членами добровольных народных дружин. В советское время сотрудников органов внутренних дел уважали, и даже где-то побаивались. Авторитет у милиции был непререкаемый, совсем не тот, что десятилетие спустя, в лихие девяностые — период бандитских разборок и «ментовских войн».

К курсантам не приставляли «нянек», и практику они зачастую проходили, выполняя работу участковых в населённых пунктах, где не было ни одного сотрудника ОВД. Слушатели принимали от граждан жалобы и заявления, разбирались в семейных конфликтах, утихомиривали дебоширов. Мудров постоянно приходил в отделение милиции помогать сотрудникам — отнести повестку по адресу, поучаствовать в задержании, взять объяснения у задержанных или потерпевших, послушать рассказы оперативников о недавно раскрытых преступлениях.

На территории, к которой Алексей на практике был прикреплён к старшему инспектору уголовного розыска, находился притон. Из «нехорошей квартирки» опера постоянно забирали подозрительных личностей и доставляли в отделение. Однажды он сам наведался по адресу и обнаружил восемь человек. Все ранее судимые, синие, в наколках. А он даже без формы пришёл, зато с удостоверением слушателя школы милиции. В ответ на предложение следовать за ним, Алексей услышал обращение одного из рецидивистов к своим дружкам:

— Да давай привалим его, он один.

— Я-то один, но там ещё пять человек вас внизу ожидают, — возразил будущий милиционер, — так что давайте, граждане, быстренько собрались и пошли.

— Я его знаю, — поддержал Мудрова хозяин притона, — он приходит с опером.

И жулики нехотя потянулись следом за парнем. В отделение он их доставил один, проехав в бандитской кампании две остановки на троллейбусе. Никто и не пытался убежать.

Как-то оперативники задержали семь человек с крадеными телевизорами, их поймали, когда они перекидывали технику через складской забор. Шесть человек сразу начали давать показания. Седьмому, особо опасному рецидивисту, опера показывают явки с повинной:

— Смотри, все уже всё написали, во всём признались, похищенное мы изъяли.

А он всё равно в отказ:

— Я ничего не совершал.

И тогда наставник Алексея принялся методично буцать задержанного резиновой дубинкой, да так увлёкся, что практиканту показалось, что вор вот-вот захрипит, но тут последний сказал:

— Ну, всё, ребята, хватит. Давайте бумагу, буду писать.

— А что же ты сразу не пошёл в сознанку? Для чего тебе надо было, чтобы тебя били? — возмутился оперативник.

— Ну, я всё же авторитет. Сейчас приду в камеру, а меня спросят: а ты чего дал показания? На тебе даже ни одного синяка нет.

В то время были чёткие понятия о том, как должен себя вести вор в законе, и он старался этим правилам соответствовать. А по-другому и не получалось, ведь советская система исполнения наказаний отнюдь не исправляла заключенных и не наставляла их на путь истинный. Лишь единицы из них после отсидки на зонах возвращались к нормальной жизни, зарабатывая хотя бы относительно законным путём. Сотни тысяч других, едва откинувшись на волю, вскоре снова оказывались за решеткой. В этом Мудров не раз убеждался на практике.

В десятом классе, помимо троих близких друзей, в круг его плотного общения входили ещё десять-пятнадцать живших в их микрорайоне ребят, которые зачастую вместе проводили свободное время. В один из вечеров Игорь Горелов, с которым они учились в одной школе, но в разных классах, предложил пойти ночью «на дело», снимать зеркала с только что выпущенных автозаводом ВАЗ Жигулей. Тогда их называли «единичка», а позже, когда модель перестала считаться престижной, к ней прочно приклеилось прозвище «копейка».

— Мы позавчера сняли шесть зеркал, — сообщил Игорь с бравадой, — продали их на рынке и получили неплохие деньги. Кто сегодня со мной?

Из пятнадцати парней шестеро подписались на это дело, а девять других отказались. Конечно, грезившим о милицейской карьере Алексею, Владимиру и Сергею и в голову не могло придти отправиться на ночную прогулку по окрестным кварталам, чтобы воровать с припаркованных во дворах Жигулей зеркала. Но Мудрова тогда неприятно поразил хищнический блеск, вспыхнувший на несколько секунд в глазах Сергея. Показалось, что и близкого друга заразила преступная идея совершить что-то противозаконное, дерзкое, опасное. При полном достатке в семье Скворцовых, парень получал всё, чего хотел, в карманных расходах он тоже не нуждался. Однако дух авантюризма у Сергея оказался настолько силён, что не выбери он профессию милиционера, непременно подался бы в преступники, причём, не наживы ради, а чисто из охотничьего азарта, подумалось тогда Алексею.

Через несколько дней после того вечера ребята узнали, что троих «зеркальных» воров поймали в ту же ночь на месте преступления, они тут же сдали своих подельников, и тех тоже взяли с поличным. Организатор подростковых краж Горелов получил два года условно. Когда Мудров на четвёртом курсе проходил практику в милиции, он присутствовал на допросе Игоря, который за шесть послешкольных лет умудрился заработать три судимости и снова находился под следствием за очередной грабёж. Им обоим было тогда по двадцать четыре года, но один ждал диплома об окончании Высшей милицейской школы, а второй — отправки на зону в четвёртый раз. И Алексею тогда подумалось, что каждый — сам творец своего счастья. И несчастья — тоже.

Чем ближе подходило время к окончанию учёбы, тем чаще мать заводила разговоры о будущем Сергея. Антонина Ефимовна с самого начала была против выбора сына, и документы в школу милиции ему удалось сдать только благодаря поддержке отца, считавшего, что парень должен решать свою судьбу сам. Кроме того, партийный работник не видел ничего зазорного в том, что сын обретёт настоящую мужскую профессию и будет служить Советскому Союзу, охраняя правопорядок в стране. Но мать всё никак не могла успокоиться, что сыну придётся «иметь дело с бандитами и рисковать жизнью», а ведь он у неё один.

Скворцов радовался тому, что с семнадцати лет живёт отдельно от родителей, сначала в стенах альма-матер, потом в квартире жены. Он был доволен тем, что удавалось по-прежнему получать от родителей всевозможные блага и в то же время уходить от их излишней опеки, хотя с матерью они виделись всё-таки довольно часто. Сразу после свадьбы Антонина Ефимовна настояла на обязательном еженедельном семейном ужине в своём доме и хотя бы раз в неделю сама наведывалась в квартиру молодых. Их это не тяготило, ведь при каждой встрече они с Ритой получали обязательные и недешёвые подарки, а на выходные родителям можно было оставить ребёнка и провести время вдвоём.