Михаил Ордынцев-Кострицкий - Сан-Блас. Избранное

— Я понимаю: вас страшит неизмеримая утрата, которую понесет в вашем лице бедная русская литература?

Это уж было слишком…

Я сделал два шага, отделявшие меня от Суареса, и, подойдя к нему вплотную, отчеканил:

— Прошу вас, дон Родриго, сообщить мне точно день и час нашего отъезда!

На следующее утро я проснулся с смутным сознанием какой-то глупости, проделанной мной накануне. В чем она выразилась, сразу припомнить мне не удалось, — слишком много новых лиц и происшествий прошло у меня перед глазами за этот шумный и чреватый последствиями день…

Но только что я вспомнил нашу поездку на «Гатуне», как передо мной, словно живое, встало насмешливо-спокойное лицо сеньора Суареса, и я одним прыжком соскочил на пол…

Понятно, — только этого недоставало! Сглупил, как школьник, как мальчишка… Подумаешь, какое доказательство своей отваги! Патент мне на нее требовался, что ли?.. Воображаю, каким дураком я показался этому опереточному искателю опасностей и приключений… Писатель, серьезный человек — похоже, как гвоздь на панихиду! В редакции ждут от меня описание торжественного открытие канала, а я — извольте радоваться — преображаюсь в авантюриста начала XIX века… Мило! И дернуло ж меня вчера уединиться с этим проходимцем!.. Опростоволосился, как никогда… Мелодраматическим эффектом соблазнился, — «сеньор, назначьте точно день и час отъезда»?.. Этакая глупость!

— Позволите войти?

Я, как ужаленный, обернулся к двери.

— Кто там?

— Покорный ваш слуга, Родриго Суарес…

Час от часу не легче!.. Я героически преодолел первое мое желание — послать его ко всем чертям и по возможности вежливо ответил:

— Две-три минуты, caballero!.. Я не успел еще одеться.

— Не церемоньтесь, — охотно подожду и пять…

Но ждать ему пришлось гораздо дольше. Я уж давно привел себя в порядок, но двери не хотел открыть, так как придумывал благовидную причину для отказа и ничего не мог придумать…

Положение становилось неудобным, и я был вынужден смириться.

— Пожалуйста, войдите…

— Buenos dias, señor, como está Usted?

— Mil gracias, señor!.. [1] Доброго утра, как вы себя чувствуете?» — «Благодарю вас» (тысяча благодарностей). (Здесь и далее прим. автора).

Свежий и улыбающийся, дон Родриго пожал мне руку и уселся в предложенное мною кресло.

— Надеюсь, я вас не разбудил? — осведомился он, закуривая сигаретку.

— О, нет, — я уж давно проснулся.

— И, вероятно, обдумывали телеграмму редактору вашего журнала?

— Гм… Да… Отчасти…

— Великолепно!

— Я не могу располагать собой по собственному усмотрению, вы понимаете?

— Конечно… Сознание исполненного долга — единственное утешение порядочного человека. Позволите, я позвоню лакею? Где ваша телеграмма?..

— Она… Я не успел еще ее составить.

— Досадно, — нам нужно торопиться… Давайте, составим сообща? — и Суарес протянул руку за пером. — Готово! — произнес он через несколько минут, отодвигая в сторону заполненный листок.

Я наклонился над бумагой, пробежал глазами составленную по-французски телеграмму и совершенно упал духом…

И было от чего, — там красовались великолепным почерком написанные такого рода фразы:

«Прошу согласия редакции на небольшую поездку внутрь страны. Совершенно неисследованная область. Таинственные слухи. Есть связь с каналом. Гарантирую пять тысяч строк сенсационных сообщений».

Я сразу понял, что должен испытывать преступник, которого приговорили к смертной казни… Ответ редакции был ясен: «Конечно, поезжайте»… Неисследованная область, связь с каналом, — чего же лучше!..

Явившийся по звонку лакей уже стоял перед столом.

— Подписывайтесь, друг мой, и припишите сверху адрес, — поощрил меня к дальнейшим подвигам Родриго.

Почти машинально я вывел на заголовке телеграммы: «Россия. Петербург. Журналу “Глобус”» — и, подписавшись, вопросительно взглянул на Суареса.

— Ну, вот и кончено, — заметил он, передавая роковой листок лакею. — Теперь уж остаются пустяки. Идемте…

Я окончательно потерял почву под ногами и перестал сопротивляться.

Мы взяли наши шляпы и вышли из отеля.

— Куда теперь?

— Вербовать участников для предполагаемой поездки.

Этого ответа я уж никак не ожидал…

Суарес очень мило улыбнулся.

— Что вы на меня смотрите, точно я с луны свалился? Не предполагали ж вы, надеюсь, что мы сам-друг отправимся за золотым руном Сан-Бласа?

— Но вы мне сами говорили, что выступление назначено на послезавтра!..

— Да, говорил… Так что же вас смущает?

— А то, что я, против ожидания, оказываюсь чуть ли ни единственным вашим компаньоном. Отсюда ясно…

— Что и другие будут к сроку… Иначе я вас не стал бы приглашать.

Мне оставалось только пожать плечами.

Мой спутник что-то усиленно соображал и не предпринимал никаких мер для возобновления неожиданно прервавшегося разговора.

В полном молчании прошли мы несколько кварталов и, наконец, остановились перед решеткой «патио», из-за которой доносился слабый плеск фонтана и мелодическое позвякиванье струн гитары. Это мне, даже в Панаме, показалось архаизмом. Путем горького опыта я уж давно мог убедиться, что и Испания, с которой мы знакомимся по увлекательным романам Немировича-Данченко, и Южная Америка, облюбованная пылкой фантазией Эмара, все это — сказки, эффектные, чарующие несуществующим местным колоритом, но тем не менее — лишь сказки…

И вдруг, после вчерашнего банкета, где произносились речи о восточных рынках, о хлопке, мануфактуре и железе, я вижу в двух шагах от клуба «Христианской молодежи» типичный дом испанского «идальго», каким он мог бы быть лет пятьдесят тому назад, никак не меньше. Массивные стены из тесаного камня, продольные решетки в узких оконных амбразурах и утопающий в цветах внутренний дворик, где грезит темноглазая Инесса под неумолчный рокот дрожащих струй фонтана…

Но Суарес уже схватил висевший на цепочке молоток-«альдабе» и барабанил по воротам.

Очарование исчезло… Со стороны «патио» показался темный силуэт пеона, и через минуту калитка распахнулась.

Мой спутник, очевидно, был частым гостем в этом доме. По крайней мере, слуга приветствовал его почтительным поклоном, а сам он, не предлагая никаких вопросов, провел меня внутрь «патио», обвеянного поэтической дымкой старины…

Но, к крайнему моему смущению, эта дымка оказалась даже чересчур реальной. Прежде всего, я инстинктивно прижался к каменной стене, чтобы пропустить мимо себя какой-то невидимый автомобиль, пахнувший на меня своим зловонным дымом, но, спохватившись, сделал еще несколько шагов вперед и остановился, пораженный представившейся моим глазам картиной…