Эд Макбейн - Дитя-убийца

Это был совершенно обычный вызов.

Помню, когда Марелли вошел с бумажкой в руке, мы с Эдом сидели и болтали о фильме, который оба видели по телику.

— Хочешь заняться этим, Арт? — спросил он. Я поднял глаза, скорчил гримасу и осведомился:

— И кто кого пырнул ножом на этот раз?

— Случай пустяковый, — улыбнулся Марелли. Он привычным жестом пригладил усы и добавил:

— Случайный выстрел.

— Тогда почему его спихнули на отдел по расследованию убийств?

— Случайный выстрел, повлекший за собой смерть. Я встал, поддернул брюки и вздохнул:

— И почему это они всегда выбирают самый что ни на есть холодный день в году, чтобы поиграться с военными сувенирами! — Я посмотрел на заиндевевшее от мороза окно, а потом обратился к Марелли:

— Ведь это был военный сувенир, верно?

– «Люгер», — подтвердил Марелли. — Девятимиллиметровый с дулом в тридцать восемь дюймов. Дежурный полицейский проверил.

— Он был зарегистрирован?

— Скажешь тоже!

— Глупый сукин сын! — заметил я. — Думает, законы придумали не для него! — Я снова вздохнул и посмотрел туда, где Эд изо всех сил старался уменьшиться, чтобы его не заметили. — Пошли, Эд, настало время поработать!

Эд с трудом поднялся на ноги. Большой мужчина с ярко-рыжими волосами и с переносицей, сломанной сбежавшим заключенным — еще в 1945-м. Так получилось, что этот самый сбежавший оказался коротышкой около пяти футов, и Эду с тех пор приходилось выслушивать многочисленные подтрунивания насчет его сломанного носа, хотя все мы знали, что зек воспользовался свинцовой трубой.

— Беда с тобой, Марелли, — сказал он глубоким басом, — ты слишком близко к сердцу принимаешь свою работу. Марелли изумился:

— Разве я виноват, что какой-то мальчишка случайно пристрелил своего брата?

— Что? — переспросил я, беря пальто с вешалки и напяливая его. — Что ты сказал, Марелли?

— Это был ребенок, — повторил тот. — Десятилетний мальчишка. Он показывал «люгер» своему младшему брату, а револьвер выстрелил. Ну и… Черт! Сам знаешь, как это бывает!..

Я старательно обернул шею шарфом, а потом застегнул пальто.

— Напрасная трата времени, — сказал я. — И почему полиции всегда приходится вмешиваться в личные драмы?

Марелли остановился у стола и бросил на него листок с вызовом.

— Каждое убийство для кого-то личная драма, — буркнул он. Я вытаращил на него глаза и проводил взглядом до двери. Он махнул нам рукой и вышел.

— Перлы полицейской мысли, — заметил Эд. — Ладно, давай покончим с этим!

Было жутко холодно, так холодно, что мороз кусал за уши и за руки, и возникало непреодолимое желание прижаться к пузатой печке. Эд поставил «меркурий» позади патрульной машины с белым верхом, и мы выбрались наружу, тут же растеряв тепло автомобильного салона. Патрульный полицейский стоял у выкрашенного белой краской штакетного заборчика, огораживающего маленький домик. Воротник его форменной куртки был поднят, а из глаз и носа текло. Весь его вид красноречиво свидетельствовал о том холоде, который и мы тут же почувствовали.

Мы с Эдом подошли к патрульному, и он приветственно отсалютовал, а потом принялся хлопать руками в перчатках, стараясь согреться.

— Я ждал вас, сэр, — сказал он. — Мое имя Коннерли, это я приехал по вызову.

— Старший детектив Уиллис, — представился я. — А это — мой напарник, Эд Дейли.

— Приветик! — сказал Эд.

— Это Бог знает что, не так ли, сэр?

— Мне это дело не кажется очень уж из ряда вон выходящим, — вставил Эд. — Мальчик просто показывал трофей своего старшего брата. И «бах!» Его младший братишка мертв. Такое случается семь раз в неделю.

— Конечно, сэр, я только хотел сказать…

— Вся семья в доме? — спросил я.

— Только мать, сэр. Это осложняет положение, видите ли.

— И почему же? — уточнил я.

— Ну, сэр, она вдова. Трое сыновей. Старший убит на войне. Тот самый, что прислал домой «люгер». А теперь еще и это. Сэр, вы понимаете, что я хочу сказать.

— Естественно, — сказал я. — Давайте войдем в дом, пока я не превратился в сосульку.

Коннерли проводил нас до двери и постучал в нее. Эд посмотрел на меня украдкой, и я понял, что этот пикник на свежем воздухе радует его не больше, чем меня.

Дверь сразу же отворилась, и перед нами предстала женщина небольшого роста с быстрыми голубыми глазами. В молодости она, наверно, была красавицей, но это было очень давно, теперь ее красота бесследно исчезла, оставив взамен лишь иссушенную, морщинистую оболочку. Остались только глаза, которые свидетельствовали о том, что было когда-то. Глаза, затуманенные сдерживаемыми слезами.

— Это старый детектив Уиллис со своим напарником, миссис Оуэнс, — сказал Коннерли.

Миссис Оуэнс слегка кивнула и сильнее запахнулась в шаль от ветра, который проникал в открытую дверь.

— Можно нам войти, мэм? — спросил я.

Похоже, вдова тут же вспомнила о правилах приличия.

— Ну конечно же! — сказала она. — Пожалуйста, входите. Голос ее оказался значительно сильнее, чем можно было ожидать, и я подумал, что она не так уж и стара, как кажется на первый взгляд. Вдова, один сын которой убит на войне. Известия о смерти еще и не такое делают с людьми! Живые становятся страшнее мертвецов.

— Извините за беспокойство, — сказал я, чувствуя жуткую неловкость, как всегда в подобных ситуациях. — Тем не менее закон требует от нас проведения расследования, и…

— Все в порядке, мистер Уиллис. — Она быстро подошла к дивану и поправила салфеточки. — Присаживайтесь, пожалуйста.

— Спасибо.

Я уселся, и Эд сел справа от меня. Коннерли встал около батареи, заложив руки за спину.

Эд вытащил свой блокнот и деликатно откашлялся. Я принял это за сигнал к действиям и попросил:

— Не могли бы вы нам рассказать, что же здесь произошло? Ее нижняя губа задрожала, и я увидел, что у нее из глаз вот-вот покатятся слезы. Она закусила губу, нагнула голову, и когда снова подняла ее, ей удалось-таки их сдержать.

— Ну, я… я в действительности не знаю точно, как это произошло. Видите ли, я была в кухне, пекла пирог. Сегодня среда, а я обычно пеку пироги по средам. Мальчики… — Она запнулась и снова закусила губу. — Мальчики любят пироги, и я стараюсь печь хотя бы раз в неделю.

— Да, мэм.

— Я… я ставила пирог в духовку, когда услышала… какой-то шум на чердаке. Я знала, что мальчики там играют, и мне и в голову не пришло ничего такого.

— Как зовут мальчиков, миссис Оуэнс?

— Джеффри. Он мой старший. И… и…

— Да, мэм?

— Рональд, — выдохнула она и снова опустила голову. — Рональд — тот, который… Рональд…

— Был застрелен, верно?

Она не ответила. Она просто кивнула, и тут не сдерживаемые больше слезы потекли у нее из глаз. Потом она начала раскачиваться, крепко сцепив руки. Я встал, потому что был чертовски смущен, и принялся расхаживать по комнате. С пианино, стоящего справа, мне улыбались лица с четырех фотографий. Мужчина постарше, очевидно, был покойным мистером Оуэнсом. На второй был запечатлен молодой человек в армейской форме со значками скрещенных ружей на лацканах. С других фотографий улыбались два младших мальчика.