Сергей Майдуков - Любовь вне закона

— Разве у тебя там нет связей?

— Сам знаешь, какие отношения у МВД и прокуратуры. Мы разве что только не на ножах. Вот обращусь я к начальнику уголовного розыска, допустим. Он меня для начала спросит: а ради каких таких целей наблюдение должно быть снято? А если и удастся его уговорить, то где гарантия, что квартиру не оцепят со всех сторон, чтобы взять вас тепленькими?

— Все так, — вздохнул Пампурин. — Тогда я пошел. Надеюсь, ты гончих по моему следу не пустишь?

— Легавых, — поправил Распопов с невеселым смешком. — Привыкай на уголовном жаргоне изъясняться, Валера. Ты теперь самый настоящий преступник, да еще в бегах.

Так оно и было. Что ж, с волками жить — по-волчьи выть. Пампурин уже знал, что делать дальше. Он свяжется с вором Неделей и попросит помощи. Это единственный шанс выпутаться. У Недели есть связи в криминальном мире, он подскажет, как обзавестись фальшивыми документами и покинуть страну. Должно быть, это стоит немало, но для Пампурина нет ничего невозможного, когда речь идет о спасении дочери и жены.

— Прощай, Василий, — сказал он и повернулся, готовясь идти дальше.

— Погоди, Валера, — окликнул Распопов. — Не знаю, правильно ли я поступаю, но…

— Да?

Пампурин настороженно посмотрел через плечо.

— Я хочу тебе помочь, — сказал прокурор.

— Чем?

— Прошлой осенью мы с Галиной прикупили кое-какую недвижимость, — заговорил Распопов. — В том числе дом в Алексеевке. Знаешь, где это?

— Алексеевок в области много, — осторожно сказал Пампурин.

— Селидовский район. Километров тридцать отсюда. Мы надумали там новый дом построить. Загородный.

— Хочешь нанять нас в качестве строительной бригады?

Распопов фыркнул, хотя лицо его оставалось серьезным.

— Хочу тебе убежище предоставить, — сказал он. — Временное. Соглашаться или нет, решай сам.

Пампурин долго смотрел ему в глаза. Потом спросил:

— За что такая честь?

— Жалко тебя, дурака.

— Это не подстава, Василий Петрович?

— Что бы я тебе ни ответил, это может быть как правдой, так и ложью. Не буду тебя ни в чем убеждать. Я предложил, а ты сам думай.

— Как туда попасть? — спросил Пампурин.

— Поедешь по селидовской трассе, на двадцатом километре увидишь поворот на Никольское, — стал объяснять Распопов. — Проедешь Никольское, потом через мост и километров пять вдоль реки. Мой дом в самом конце деревни, фактически уже на опушке.

Он повторил сказанное и добавил несколько примет и деталей, облегчавших поиски. Увидев, что Пампурин собирается что-то спросить, остановил его властным движением ладони:

— Я все сказал, Валера. Ключ в щели под порогом. Деревня глухая, половина стариков вымерла, остальные из ума выжили, так что вряд ли вами заинтересуются. Если сунется кто-то с вопросами, скажешь, что купил дом еще в октябре, а теперь вот вселился. У Красильниковых покупал, запомнил? Они к сыну в столицу перебрались.

— Спасибо, — хрипло сказал Пампурин, судорожно сглотнув от волнения, перехватившего горло.

— Пользуйся, — проворчал Распопов. — Но в мае вас там уже быть не должно. И не подведи меня, Валерий Константинович. Я не просто должностное преступление совершаю, я соучастником становлюсь. Гляди мне! — он потряс перед собой указательным пальцем. — Чтобы ни одна живая душа…

— Василий Петрович!..

— Разговор окончен. Проваливай. Я тебя не видел, ты меня тоже.

Мужчины коротко попрощались и разошлись в разные стороны, догадываясь, что другого доверительного разговора у них уже не будет. По пути домой Василий Петрович Распопов мысленно журил себя за мягкотелость и неосмотрительность, но на самом деле был доволен собой и своим поступком. Давно уже он не поступал по совести, без оглядки на начальство, без прицела на карьерный рост. Теперь можно было гордиться собой, а для мужчины это многое значит. Распопов был мужчиной и сегодня ощущал это в полной мере. Несмотря на вполне объяснимую тревогу, настроение его было приподнятым.

— Но почему, почему? — спросила Вера с надрывом.

Неделя поморщился. Достала она его этим «почему». Уже сто или тысячу раз повторила.

— Потому, — сказал он.

Тоже далеко не в первый раз. Такая вот увлекательная игра. Она спрашивала его «почему?» и, сидя на полу, крепко держала за ногу. Он стоял над ней в неудобной позе и ждал момента, когда можно будет освободиться и уйти. Еще не рассвело, поэтому оба говорили приглушенными голосами. При включенном свете и с отражением лампочки в черном провале окна это создавало атмосферу тревоги. Ни Сергей Неделин, ни Вера Малышева никогда не бывали в театре, иначе им пришло бы в голову, что разыгрываемая ими сцена напоминает спектакль.

Неделя был полностью одет да еще и с рюкзаком за спиной. Рюкзак пришлось позаимствовать у Веры, а вещички были собственные — скудный набор беглого зэка, которого несет по жизни, как перекати-поле. Она была в белых хлопчатобумажных трусиках, наверняка испачкавшихся во время ерзания по полу. Ей бы спать в них мирно под одеялом, так нет же — проснулась, подхватилась, в ноги повалилась, вцепилась, как клещ: никуда не отпущу, никому не отдам.

Да еще эти бесконечные «почему». Охренеть можно.

— Это не ответ, — сказала Вера, глядя на Неделю снизу вверх. — Почему ты решил уйти, даже не попрощавшись? Я тебе чем-то не угодила? Я плохая? Что со мной не так?

Она была хорошая. Глуповатая, но ласковая, заботливая, милая. А уж фигура такая, что, как в том анекдоте: «Ничего не делай, девушка, просто ходи туда-сюда. Раздетой».

— Ты мне надоела, — сказал Неделя, с тоской глядя в пустоту. — Отпусти. Я все равно уйду.

— Надоела?

В ее голосе послышались плаксивые нотки. Не хотелось обижать эту славную девушку, но иначе было нельзя. Вчера вечером Неделя подвергся новому нападению. На этот раз казнь поручили не Замесу, а молодым незнакомым ворам, поэтому Неделя сплоховал — позволил приблизиться к себе вплотную. Уже были сумерки, когда он возвращался из магазина в общагу. Вера попросила его купить шестикилограммовую упаковку стирального порошка, выброшенного в продажу с какой-то невероятной скидкой. Кроме того, в пакете были хлеб, молоко, крупа, пиво и всякая всячина, тянувшая еще кило на четыре. Волоча эту тяжелую ношу, Неделя как бы сердился, говорил себе, что он не нанимался, а на самом деле испытывал умиление от того, что живет такой простой, обычной и безмятежной жизнью. Вот вернется он домой, а там Вера в халатике. Они поужинают, попьют пивка перед телевизором, а потом разойдутся по разным душевым, чтобы затем лечь на узкую койку вдвоем. И там — чистые, влажные, пахнущие мылом, — примутся ласкать и любить друг друга, пока сон не сморит.