Сергей Майдуков - Любовь вне закона

— Снимать наличные будем все одновременно, чтобы получилось быстрее. Коды помните? Вперед. Тебе, Маша, «Сбербанк», Наташа возьмет на себя «Альфу», а я к «Первому».

Управились за считанные минуты, после чего поспешно отъехали от центра и затерялись на соседних улочках. Счета в «Сбербанке» оказались заблокированы, но остальные банкоматы сработали, так что на руках у Пампуриных оказалась вполне приличная сумма. Это обнадеживало. С деньгами всегда чувствуешь себя увереннее.

Наличие жилья тоже внушало оптимизм. Мария усомнилась, стоит ли ехать в дом, предоставленный не кем-нибудь, а прокурором, обязанным искать их по роду службы, но Пампурин сказал:

— Распопов неплохой мужик. Со своими заскоками, но подлых поступков за ним не водилось. Да, брал взятки. Да, всегда готов лизнуть начальству. Но здесь особый случай. Затронута его профессиональная честь. Он в курсе, что нас ищут бандиты, и не собирается оказывать им услуги. С бандюганами у него свои счеты. Василию Петровичу элементарная гордость не позволит пойти у них на поводу.

— Хорошо, если так, — сказала Мария. — Потому что если ты ошибаешься…

— Пока что ни разу не ошибся, если ты заметила. Я отвечаю за вас. И я делаю все, чтобы мы выпутались из этой передряги.

Так оно и было. Пампурин гордился собой, и не без оснований. Ему удалось собственноручно сменить автомобильные номера и вывезти семью из города. По его настоянию жена и дочь изменили внешность. Он сумел найти для них убежище. Одним словом, проявил себя настоящим мужчиной, воином и защитником.

Впервые в жизни женщины слушались его так беспрекословно и дружно. Они полностью доверились ему и оставили глупую привычку спорить по любому поводу, большинство из которых не стоило выеденного яйца. Это придавало уверенности. А еще Пампурина возбуждало то, как выглядела его жена после изменения внешности. Она словно стала другой женщиной. Глядя на нее, он не мог дождаться момента, когда они лягут в постель.

Мария не остригла волосы, но перекрасила их в светло-каштановый цвет с осветленными прядками и уложила в непривычную прическу, явно потребовавшую химической завивки. Глаза ее были накрашены непривычно густо и словно удлинились. Помаду она сменила на розовую, да и общий тон лица поменяла. Одетая во все черное, она стала просто неузнаваемой. Пампурин подозревал, что сам мог бы пройти совсем рядом, не узнав жену. Хотя нет, вряд ли он прошел бы мимо такой женщины. Когда Пампурин смотрел на нее, мысленно уже обладая ею, он как бы изменял своей прежней Маше, но не испытывал раскаяния, и в этом заключалась особая прелесть перевоплощения супруги.

Внешность Наташи тоже изменилась радикально. Она коротко обрезала волосы и укоротила челку, отчего лицо ее удлинилось и сделалось взрослее. Новый образ дополняли круглые темные очки, придающие их обладательнице вид отстраненный, холодный и равнодушный. Пестрый шарф на шее не скрывал округлых форм под кофтой. Да, она была уже совсем взрослой и очень красивой девушкой. И если привлекательность жены приятно щекотало самолюбие Пампурина, то это же качество в дочери его ужасно раздражало. При мысли о том, что кто-то может смотреть на Наташу с вожделением, у Пампурина сами собой сжимались кулаки и стискивались зубы.

Но по прибытии в Алексеевку стало ясно, что здесь ревновать будет не к кому. Въехав в деревню, Пампурины не увидели вокруг ни единой живой души, если не брать в расчет те, которые пребывали в телах мохнатых и пернатых. Пробежала перед машиной какая-то драная кошка, тявкнула пару раз невидимая дворняжка, всполошились куры в бурьяне вдоль покосившегося забора. Вот и все. Тишь да гладь да божья благодать. Только где те, на кого эта благодать должна, по идее, нисходить? Не видать. Вот и славно.

Как и говорил Распопов, нужный дом стоял на отшибе, словно попытался вырваться за околицу и скрыться в лесу, прежде чем был заколдован и застыл на опушке, потемневший и неприветливый. Ворота открывать не пришлось — они оказались лишь прикрытыми. Судя по обилию следов телеги или тачки, кто-то вывозил отсюда добро по раскисшей земле. С тех пор минуло не меньше месяца. Колеи и отпечатки ног засохли, сараи стояли открытые, а под навесом серели щепки и опилки, свидетельствуя о том, что когда-то там хранились дрова, которые, по всей видимости, и сперли.

— Сад цветет, — завороженно произнесла Наташа, выбравшаяся из машины. — Пахнет как! — она потянула носом. — Что это? Яблони? Вишни?

— Не знаю, — признался Пампурин. — Надо будет на листики поближе поглядеть.

«Листики, — подумал он насмешливо. — Надо же, как трогательно. Стоило выехать на природу, и уже размяк. Может, взять и обосноваться в такой вот деревне? Что мы забыли в городе? Давку нам подавай, пробки, смог, всякие сомнительные продукты».

При этом Пампурин отлично понимал, что в глуши, где нет даже интернета, он попросту зачахнет. Любоваться природой скоро надоест, на глаза начнут попадаться мыши, навозные кучи и прочая пакость. А походы в уборную превратятся в ежедневную пытку, как и многие другие обыденные дела. Одно дело жить в комфортабельном загородном доме, и совсем другое — прозябать в какой-нибудь деревне без горячей воды и газа. Пампурины были жители городские.

Они стояли возле дома, не решаясь подняться на крыльцо. Это было чужое жилище, и оно явно не радовалось появлению незнакомцев. Давно не мытые окна смотрели тускло, дверь стояла плотно закрытая, стены излучали холодную неприязнь. Судя по всему, дом был построен в семидесятых или восьмидесятых годах прошлого столетия, когда прежние владельцы, Красильниковы, считались людьми состоятельными и даже богатыми. В те времена, чтобы закупить такое количество стройматериалов и доставить их за десятки километров от города, нужно было пойти на большие расходы. Правда, глава семейства мог быть директором какого-нибудь строительного треста, и тогда задача упрощалась, если не считать постоянного риска быть пойманным на горячем и отправиться в места не столь отдаленные за расхищение социалистической собственности. Могли и к стенке поставить. Не к такой, оштукатуренной, как у возведенного на участке дома. А к одной из тех, что существовали в советских тюрьмах до введения моратория на смертную казнь.

— Ключ на месте? — нарушила тишину Мария.

Пампурин поднялся по ступенькам, пошарил под порогом и показал связку ключей.

— Милости прошу, — сказал он.

— А что, если там…

Наташа осеклась.

— Если нас ждут, то все равно поздно, — сказала Мария и направилась к двери, подавая дочери пример.

Внутри пахло мышами и воспоминаниями о чужой жизни, которая протекала в этих стенах когда-то. Почти всю мебель вывезли, оставив всякую рухлядь. Кровать была только одна, железная, с панцирной сеткой, на которой красовался полосатый матрас с желтыми разводами.