Мария Воронова - Идеальная жена

Вот, пожалуйста, осколки и лужа на полу. Можете подсчитать, сколько там миллилитров – вперед, флаг в руки.

Если так, тогда это малозначительное происшествие не отложилось у людей в памяти на двадцать лет.

Нет, доказать причастность Ульяны Алексеевны к отравлениям, пожалуй, не удастся, но изменить мотив убийства Смышляева с необходимой обороны до хотя бы неприязненных отношений попробовать можно.

– Ну что, товарищи, давайте искать аргументы, – сказала Ирина и заправила листы в пишущую машинку, – я вообще очень не люблю возвращать на доследование, но в этот раз сделаю исключение.

Стас вдруг встал и, попросив ее подождать, принялся расхаживать по комнате.

Проходя мимо стеллажа, потянулся за сигаретами, но, видимо, вспомнив, что в комнате беременная женщина, с досадой махнул рукой.

За окном висела стена дождя и слышалось, как он с силой бьет по теплому асфальту, по жестяным козырькам окон. Ирина потрогала банку с водой и, убедившись, что та совсем горячая, заварила еще чайку.

Спешить некуда, пока не кончится ливень. Зонт она, естественно, забыла, а сорок минут дрожать в мокром платье в электричке совсем не хочется.

Тут тепло, уютно, сухо, рядом хорошие люди, которые хотят правды и справедливости не меньше, чем она.

– Надо оправдать, – выпалил Стас.

– Что? – хором воскликнули Ирина с Гарафеевым.

– Оправдать, и все. И точка.

– Ты считаешь, что мы сами себя накрутили?

– Нет. Я думаю, что она виновата, и, может, даже только она одна, а Тиходольский вообще ни при чем. Больно уж нелогично он поступал. Какой смысл избавляться от одного ребенка, чтобы тут же заделать второго? Получается не просто исчадие ада, но еще и полный идиот, который сам не знает, чего хочет. А если предположить, что это Ульяна так расчищала себе дорогу к счастью, то все по уму.

– Что-то я не врубаюсь, ты считаешь ее убийцей и предлагаешь оправдать?

– Вот именно.

– А ты сам-то не идиот?

Стас снова потянулся к пачке сигарет и снова отдернул руку, будто она была горячая. Ирина не выдержала:

– Суханов, да покурите вы уже. Отойдите к тому окну, откройте его, высуньтесь под дождь и покурите, а потом спокойно изложите нам свои соображения.

Стас последовал ее совету, и некоторое время они с Гарафеевым могли видеть только его заднее место, так далеко он высунулся наружу. Над тем окном был балкон, так что дождь не заливал в комнату, и все равно Суханов втянулся в помещение с совершенно мокрой головой.

Нет, если Ирина не хочет простудиться, то с работы торопиться не стоит. Впрочем, при таком категорическом настрое заседателя она скоро и не освободится.

– Тиходольская – преступница, но, как вы сами сказали, доказать ее вину будет очень проблематично, а вернее, невозможно. С отравлениями там полный швах вообще, а жопу рвать ради того, чтобы пришить ей неприязненные отношения и отправить в зону на пару лет… – Стас развел руками, – овчинка выделки не стоит. Все равно это наказание будет несоразмерно тому, что она совершила.

– Так вы народные деньги, что ли, бережете?

– Не в этом дело. Если бы мы точно гарантировали, что общество узнает: Тиходольская – подлая отравительница детей и женщин и идет в тюрьму именно за это, тогда да. Тогда давайте копать, и не важно, сколько для этого потребуется сил и средств. Но практически в общественном сознании укоренится совсем другое: женщина убила своего насильника и загремела на зону. Все. Вот что будет важно людям. Вы скажете, что он был вовсе даже и не насильник, а женщины поймут, что про любого можно так сказать, любого насильника выставить невинной жертвой. Ведь никто, кроме нас троих, о Тиходольской ничего плохого не знает. По сути, она идеал советской женщины.

– По сути, да, – вздохнула Ирина, начиная понимать, куда он клонит.

– Так что нашим приговором мы как бы скажем всем женщинам страны, что у них нет права дать отпор насильнику. Посоветуем расслабиться и получать удовольствие, потому что иначе их ждут зона и позор.

– Вообще-то у нас беспрецедентное право, – промямлила Ирина.

– Ирина Андреевна, о Тиходольской писали в газетах именно как о женщине, посмевшей защитить свою честь и жизнь. И, черт побери, это хороший пример для подражания. Мне кажется, людям вообще важно знать, что защищаться – это нормально. Это правильно. А если мы посадим Ульяну Алексеевну, что об этом напишут в газетах?

– Ничего.

– Вот именно. И народ будет знать только, что отважную женщину посадили. Все. И мамаша скажет дочери: ты лучше потерпи, только не бери грех на душу. Вот ту тетку посадили, а она ведь врач была, с высшим образованием. И не просто посадили, а еще каких-то собак навесили.

– Я вас поняла, – вздохнула Ирина, – и вы правы больше, чем мне хотелось бы признать.

– А я нет, – встрял Гарафеев, – вообще-то первая жена Тиходольского умерла у меня на руках, а я должен все забыть, потому что вы из Ульяны хотите сделать знамя женской борьбы непонятно за что.

Ирина резко обернулась к нему:

– А вы часто сталкиваетесь с жертвами изнасилования, Игорь Иванович? Часто разглядываете изуродованные женские трупы, думая, дать преступнику пятнадцать лет или высшую меру?

– Слава богу, нет.

– Ну вот и заткнись!

– Суханов, держите себя в руках, пожалуйста!

– Хотел же я перед заседанием тебя уговорить, чтобы ты молчал, – воскликнул Стас, – нечего было вскрывать этот чумной могильник!

– Давай без патетики обойдемся.

– Ты первый начал: ах, умерла на моих руках! Так диагноз надо было ставить правильный, а что теперь через двадцать лет кулаками махать?

Гарафеев так нехорошо приосанился, что Ирина изо всех сил хлопнула ладонью по столу:

– Тихо! Сядьте! Пейте чай. Десять минут молчим и думаем. Потом обсуждаем, причем не столько вкручиваем свое мнение, сколько слушаем чужое. Вопрос действительно очень трудный, и мы сможем его правильно решить, только если будем сотрудничать, а не скандалить.

Она демонстративно сняла часики и положила их перед собой.

Стас откинулся на спинку стула и закрыл глаза, Гарафеев насупился, а Ирина притянула к себе тарелку с пряниками. Ей было очень стыдно, но сосущее чувство под ложечкой не позволяло нормально соображать.

– Курите, если это вам необходимо, – улыбнулась она, – окно только пошире распахните.

– Я при беременной не могу.

– И я тогда не буду.

Только съев подряд два пряника, Ирина смогла думать о деле.

Ситуация действительно из серии «то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет». Если вдуматься, то вся их стройная версия основана только на буквах «зел» в бланке анализа мочи и предположения, что в институте минералогии используют раствор Клеричи, содержащий соединения таллия. Больше у них вообще ничего нет.