Дэвид Балдаччи - Рождественский экспресс [litres]

А вот в ее здравом уме он прямо сейчас сомневался.

– Вы уже познакомились – в смысле, не сегодня?

– Да, много лет назад. Вместе делали репортажи.

– Как я слышала, это не все, – сказала Мисти. Том уставился на нее:

– Что тебе известно?

– В поезде слухи распространяются быстрее, чем в любом другом месте, – кроме, пожалуй, церкви. Люди случайно слышат – ну, ты понимаешь, – она придвинулась еще ближе к Тому, – тесные купе и все такое.

– Хочешь сказать, люди подслушивают.

– Ну, можно и так сказать, хотя это менее вежливо. Мой девиз таков: если у тебя не найдется для кого-нибудь хороших слов, разыщи Мисти и расскажи ей все, что у тебя на уме.

– Дамы, мне пора идти, – сказал Лэнгдон и мягко отстранился от Мисти.

Реджина взяла поднос Линетт:

– Мне тоже.

Когда они уходили, Друселла окликнула:

– Эй, Том!

Тот повернулся. Женщина раскинула веером карты Таро.

– У меня возникло предчувствие, что между нами есть некая связь.

– Мисти, у него есть девушка в Лос-Анджелесе, он едет к ней на Рождество, – сказала Реджина. – Она озвучивала «Каппи – волшебного бобра» на телевидении.

Том ошеломленно уставился на нее:

– Откуда вам известно это ?

– Агнес Джо рассказала.

Он с раздражением посмотрел на обеих женщин:

– С такими дамами, как вы, зачем нам вообще ЦРУ?

– Ну же, Том, – нарочито медленно произнесла Мисти, – взрослому мужчине нужна взрослая женщина. Мультики не согреют тебя по ночам, дорогой.

– Эта Мисти – что-то с чем-то, – сказал Лэнгдон Реджине после того, как они взобрались по лестнице.

Девушка улыбнулась:

– Она просто демонстрирует дружелюбие в стиле южан. Не имеет в виду ничего серьезного. Ну, или отчасти не имеет в виду. Мы близкие друзья.

– Как я понимаю, она много ездит поездами.

– О да. Предсказывает людям судьбу, читает по ладоням, раскладывает карты – все это бесплатно. Обычно она едет поездом «Кресцент» из Колумбии в Новый Орлеан. Во Французском квартале у самой площади Джексона у нее маленький магазинчик. Я там бывала, там здорово.

– А что насчет Линетт? Мило с вашей стороны принести ей еду.

– Ну, тяжело передвигаться по поездам в коляске. И у нее рассеянный склероз, но она все равно никогда не опускает рук. Мы отлично проводим время.

– Похоже, вы хорошо знаете своих пассажиров.

– Они для меня очень многое значат. Вообще-то…

– Ах ты, воришка!

Они повернули головы и увидели Гордона Мерриузера.

– Прошу прощения? – сказала Реджина.

Мерриузер, громко топая, направился к ним:

– Меня обокрали. И, держу пари, это сделала ты. Собственно, ты единственная, кто мог это сделать. Я лишу тебя работы, и ты проведешь Рождество в тюрьме, – прорычал он.

– Постойте, – ответила Реджина. – Мне не по душе ваш тон и ваши обвинения. Если у вас что-то пропало, я заполню заявление, и мы уведомим соответствующие органы.

– Не читай мне нотации, – огрызнулся Мерриузер. – Я хочу вернуть мои вещи. И прямо сейчас.

– Поскольку мне неизвестно, что это за вещи и кто их взял, это будет затруднительно, сэр.

Том встал между ними:

– Послушай, Горд, я не знаменитый адвокат, в отличие от тебя, но даже я в курсе, что люди невиновны, пока не доказано обратное. Если нет прямых улик, кто именно украл твои вещи, то ты клевещешь на эту женщину прямо при свидетеле, а это может обойтись дорого, как ты наверняка знаешь.

Мерриузер впился в него взглядом:

– Да что ты знаешь о клевете?

– Меня зовут Том Лэнгдон. Я журналист, занимающийся расследованиями; получил Пулитцеровскую премию, между прочим. Как-то я написал историю про американского юриста в России, который занимался очень плохими делами. Теперь он строчит апелляции из тюрьмы. И, как я обнаружил, если и есть более могучая сила, чем юридические документы в суде, то это опубликованная в газете история, в которую вцепится весь свет.

Мерриузер отступил на шаг и резко обратился к Реджине:

– Мой «Палм Пайлот», две сотни наличных и часы «ТАГ Хойер». Или они вернутся ко мне до того, как я сойду в Чикаго, или полетят головы.

Он удалился.

Том и Реджина с шумом выдохнули.

– Ну и уникум, – сказал Лэнгдон. – Быть может, он услышал, что здесь едет Макс Пауэрс и теперь пробуется на роль Скруджа [27] Эбенезер Скрудж – персонаж «Рождественской песни в прозе» Ч. Диккенса, воплощение алчности и скаредности, чье имя стало в английском языке нарицательным для обозначения злобного скряги. .

– Мать учила меня любить всех, но она никогда не встречала Гордона Мерриузера.

– Как я понимаю, вы на него уже напоролись ранее?

– Как и все работающие в этом поезде. – Она сделала паузу. – Спасибо, Том. Огромное спасибо.

– Да ничего, вы бы и сами справились.

– Вы правда выиграли Пулитцеровскую премию?

– Нет, на самом деле я выиграл две премии.

– Ничего себе. Впечатляет.

– На самом деле нет. Все, что нужно сделать, – это провести жизнь, мотаясь из одной ужасной дыры в другую и делая записи обо всех встреченных кошмарных вещах. Цивилизованный мир прочтет и забудет, но погладит тебя по головке за старания и наградит премией в благодарность за то, что ты ничего не изменил.

Он ушел к себе в купе, чтобы выспаться.

Элеонора направилась прямо к себе в купе, задвинула и заперла дверь и задернула занавеску. Затем медленно опустилась на кровать, застеленную Реджиной во время ужина. Она выключила свет, оставшись сидеть в темноте и смотреть в окно. Снегопад снаружи повалил еще сильнее. Поезду снег не слишком мешал, «Кэп» шел полным ходом. Они проносились мимо скоплений скромных домиков, далее – мимо густых лесов и пробивающихся местами сквозь землю ручьев. Дым из домовых труб клубился и как будто оставлял на снежных завихрениях таинственные послания, которые Элеонора была не в силах расшифровать. Ее пальцы скользили по холодному стеклу, оставляя свои следы-символы на гладкой поверхности. Женщина начала тихо плакать, уткнувшись головой в оставленную Реджиной в углу подушку. Ее скрутило отчаяние.

Пока она смотрела в окно, перед ее взором предстал совсем иной ландшафт. Как и Том ранее, она мысленно перенеслась в Тель-Авив. Там она испытала такое счастье и в то же время несчастье, что такое раздвоение почти свело ее с ума. А быть может, действительно свело тем рождественским утром, когда ее совместное с любимым мужчиной будущее растаяло. Она по-прежнему живо помнила, как оглядывалась на него, стоя на лесенке, как он попросту отвернулся и ушел. От этого воспоминания полились слезы, а жесткий контроль, под которым она держала свою жизнь, обратился в ничто. Она думала, что Том не сможет никогда снова оказать на нее такой эффект, и тем не менее у него получилось: всего лишь посмотрев на нее и перемолвившись несколькими словами. Она оказалась беспомощна.