Анна Малышева - Клетка для сверчка

…И вот теперь вопрос с переездом был решен. Александра смотрела на салфетку с цифрами, и маленький клочок бумаги перевешивал все ее сомнения по поводу предстоящей авантюры. «Да, я ничего не знаю ни о янтаре, ни о старинных пластиках, как выражается этот Эдгар Штромм, — говорила она себе. — Но ведь я не должна ни реставрировать, ни давать экспертное заключение. Просто снимать с аукциона лоты, на которые сбивается цена. С согласия владелицы коллекции. Чисто механическая, пустячная задача. И это поможет мне переехать со всем своим барахлом, хотя бы на первые три месяца, в человеческие условия!»

— Еще кофе! — обратилась она к подошедшему официанту.

— Не желаете перейти в помещение? — спросил тот, начиная убирать со стола.

Дождь припустил вовсю. Александра покачала головой:

— Я посижу здесь.

Холодный ветер приятно освежал ее горевшие от волнения щеки. В ожидании кофе художница сидела, откинувшись на спинку стула, глядя на противоположную сторону переулка, на свой дом, на окна своей мансарды — маленькие, подслеповатые, темные. Паника, в которой она жила последние недели, постепенно утихала. Вопрос с переездом был решен. «Нужно сейчас же зайти к хозяйке, сказать, что я перееду на днях и заплачу за три месяца, как она хотела!» — размышляла Александра. Официант принес ей чашку капучино с пышной сливочной пеной, щелкнул зажигалкой, зажег свечу в стеклянном стакане на столике.

— Темно, как вечером, — улыбнулась ему Александра.

Она старалась растянуть спокойные минуты, каких в ее жизни было мало в последнее время. Пила кофе не торопясь, следя за тем, как пляшет язычок пламени в стеклянном плену, бегут ручьи вдоль тротуаров и зыбко отражаются в мокром асфальте красные габаритные огни машин, медленно проезжающих по переулку. Брызги дождя попадали прямо в ее кофе, буравя дырки в оседающей пене.

«Все это удивительно, и все это очень хорошо… Но почему я?» Она упорно прогоняла мысль, темную и беспокойную, как это мглистое утро, похожее на ранний вечер. «Почему ему понадобилась именно я?»

…Лесная дорога, по которой ехало такси, внезапно вильнула вправо и закончилась у решетчатых раздвижных ворот. Над воротами горел фонарь, освещая въездную площадку и начало асфальтированной дороги, уходящей в глубь коттеджного поселка. Вдали, за черной грядой елового леса, догорал ветреный яркий закат, медленно оседающий на краю золотистого неба, как слой малинового варенья в стакане чая. Александра, сидевшая на заднем сиденье, напрасно искала взглядом охранника. Сторожка у ворот пустовала, шлагбаум за оградой опущен.

Штромм обернулся с переднего сиденья:

— Вот мы и на месте, дальше несколько минут пешком. Прекрасная прогулка!

— А как мы попадем вовнутрь? — Александра оглядывала длинную решетчатую ограду, тянувшуюся вправо и влево от ворот. Ограда терялась в зарослях кустарника, подступившего вплотную к поселку.

— У меня есть ключ от калитки! — успокоил ее Штромм и обернулся к таксисту: — Значит, как договорились, вы ждете полчаса — и сразу в Шереметьево!

— Воля ваша! — ответил таксист. — Вы же за ожидание платите.

Штромм вышел первым и галантно распахнул дверцу перед Александрой. Он вел себя так, словно никуда не спешил, и некоторое время стоял перед воротами, с удовлетворением оглядываясь по сторонам. Казалось, ему было по душе полное безлюдье и тишина этого места.

— Чудесно! — резюмировал он, потягиваясь. — Жить бы и жить… А Ольга мечтает уехать отсюда. В сущности, ее можно понять… Она живет в доме, где убили ее отца.

Подойдя к воротам, он достал из кармана пиджака связку ключей, быстро, привычно выбрал один, магнитный, и приложил его к замку калитки. Низко заныл сигнал. Штромм поманил Александру и галантно впустил ее в калитку первой.

— Всего несколько минут пешком, — повторил он, закрывая за собой калитку. — Мне засиживаться некогда, около полуночи самолет, едва успеваю. Послушайте…

Штромм неожиданно взял Александру под руку, и она вздрогнула. Подобная фамильярность всегда ее настораживала, но Штромм как будто не вкладывал в свой жест никакого подтекста. Он вел Александру по аллее и говорил спокойно, со своим легким металлическим акцентом, придававшим его речи непререкаемый тон.

— Вы должны ей понравиться, понимаете меня? — Мужчина свернул на одну из боковых аллей, в конце Александра разглядела двухэтажный белый дом, полускрытый деревьями. В глубине сада горел фонарь. — Иначе она вам не доверится. Ольга — человек первого впечатления. Она не уверена в себе, легко идет на поводу, но уж если вы ей не понравитесь с первого взгляда, ничего не выйдет и слушаться она вас не будет. Это подросток. Женщина она только с виду. Мне кажется…

Штромм выпустил локоть Александры так же резко, как схватил его. Он повернулся к женщине и вглядывался в ее лицо, словно старался запомнить каждую черту. Этот сверлящий взгляд, который Александра уже отмечала у своего клиента, производил на нее гнетущее впечатление. Она отвела глаза.

— Мне кажется, — продолжал Штромм, — что в ту ночь, когда убили ее отца, убили и будущее Ольги. Ей так и осталось двенадцать лет. Нет, она адекватна, дееспособна, но ей нужно постоянное руководство. Пока я мог, я все делал для нее. Пятнадцать лет… Приезжал из любой точки мира по первому звонку. Своих детей мне Бог не дал, семьи у меня нет, так что, наверное, в какой-то мере она мне заменила дочь… Неизвестно еще, кто из нас кому должен быть благодарен!

Александра с молчаливым удивлением отметила, что на лице Штромма появилась язвительная улыбка, противоречившая его чувствительной тираде.

— Никаких указаний я вам давать не стану, — улыбка Штромма стала еще шире, что не сделало ее приятнее. — Здесь рецептов быть не может. Доверяю вашему знаменитому чутью.

— Да, кстати, о чутье… — медленно, словно просыпаясь от тяжелого сна, проговорила Александра. — Кто рекомендовал меня вам?

— Это давнее-давнее дело, — Штромм словно забыл улыбку на неподвижном лице. — У меня была старая добрая знакомая в Москве, она знала всех на свете. Я имею в виду тех, кто торгует антиквариатом, конечно. И как-то в разговоре она упомянула вас, сказала, что вы — самый честный человек в этой области. И потому никогда вам не стать богатой!

— Кто же эта ваша знакомая? — изумленно спросила художница.

— Альбина Гуляева. У нее когда-то был собственный магазин, но потом она стала сильно болеть, ноги отказывали, она больше не могла заниматься делами. Сейчас она уже в лучшем мире.

Штромм вздохнул, искренне или притворно — понять было невозможно. Александра не сводила с него глаз. Закат догорел, стремительно стемнело, и лицо ее спутника сделалось почти неразличимым.