Ирина Градова - Смерть навынос

Наконец Муратов решил выйти из машины. Тогда и Мономах распахнул дверцу, вылезая наружу: разговаривать с начальником из недр собственного транспортного средства — большое искушение, но Мономах решил, что не стоит перегибать палку. Лицо Муратова, и без того обыкновенно красное, пылало.

— Ну что, добился своего? — процедил он сквозь плотно сжатые зубы.

— Доброе утро, — вместо ответа поздоровался Мономах, чем едва не вызвал у главного апоплексический удар. И добавил: — Чего я добился, можно узнать?

Главврач открыл рот, словно бы намереваясь едко ответить, но закрыл его, так и не вымолвив ни слова. Желваки на его широкой физиономии ходили ходуном, и слюна собиралась в уголках рта, тонущего в складках жира, а потому напоминавшего тонкую ниточку.

— Я вернусь! — выдавил из себя, наконец, Муратов. — А вот ты… Ты вылетишь отсюда, и никакие высокие покровители не сумеют тебя спасти!

С этими словами он развернулся, едва не сев на шпагат на обледенелом асфальте, восстановил равновесие и, подойдя к своему черному чудовищу, плюхнулся на сиденье. Хлопнула дверца, и Муратов, вывернув до отказа руль, сдвинул авто с пути Мономаха. Тот, недоумевая, смотрел главному вслед, пока тот не выехал со стоянки. Подняв голову, он заметил, что охранник на своей вышке, перевесившись через перила, смотрит прямо на него. Захлопнув дверцу, Мономах медленно поехал к своему обычному месту парковки.

В фойе его удивила непривычная суета. Больные двигались как обычно — хаотично и медленно, зато персонал перебегал с места на место, словно под обстрелом, опустив глаза в пол. Что, собственно, происходит?!

Первой, кто встретился ему в отделении, оказалась Татьяна Лагутина, ненавидящая всех и вся медсестра. Татьяна похожа на длинную палку от швабры — такая же тощая и абсолютно без форм, — но при этом она высочайшего мнения о собственной персоне. Ей кажется, что все мужчины ее хотят и не показывают этого лишь потому, что боятся, что их обвинят в преследовании. Тем не менее поклонников у Татьяны хватает, хотя ни один надолго не задерживается — видимо, дрянная натура Лагутиной быстро дает о себе знать и она, как скорпион из притчи, не может с ней совладать, пусть даже это зачастую не идет ей на пользу. Была бы воля Мономаха, он давно избавился бы от медсестры, которая считает уход за больными ниже своего достоинства. К несчастью, ситуация со средним медперсоналом в отделениях критическая, и он не может вот так запросто уволить Лагутину, не найдя ей замены (все-таки иногда, получив животворящий пинок, она выполняет кое-какие из своих должностных обязанностей). Сейчас, едва не столкнувшись с начальником, Татьяна устремила на него свой рыбий, до невероятности невыразительный взгляд и выпалила, даже не соизволив поздороваться или обратиться к Мономаху по имени-отчеству:

— Слышали новость?

— Новость? — переспросил он.

— Муратова сняли!

Взгляд Татьяны сверкал торжеством, и Мономах не мог понять, отчего: за время работы здесь — а это без малого лет семь — она вряд ли сталкивалась лицом к лицу с главным более двух-трех раз! Видимо, констатировал он про себя, причина Татьяниного восторга в том, что она стала первой, кто сообщил ему свежую сплетню. Ей все равно, что и с кем произошло, — главное, чтобы именно она стала источником новостей: это делало ее более значительной и интересной, ведь ни красотой, ни приятностью в общении медсестра похвастаться не могла! Однако Мономах не собирался доставлять ей удовольствие расспросами. Он сделал вид, что его это совершенно не волнует, и, обойдя Лагутину, словно она была всего лишь кочкой на его пути, проследовал в свой кабинет. Если бы Мономах обернулся, то увидел бы, какое разочарование написано на лице Татьяны, и получил массу удовольствия.

Войдя к себе, он машинально вытащил из шкафа белый халат, надел и, не застегивая, опустился в кресло перед компьютером. Неужели правда?! Может ли случиться, что ненавистный Муратов и в самом деле исчезнет с радаров? Что его не будет ни в больнице, ни даже вблизи нее? Что он не сможет вставлять палки в колеса, строчить кляузы и доносы, настраивать персонал против Мономаха? Перестанет засылать к нему в отделение своих людей, чтобы они шпионили и сообщали о малейшем промахе, который Муратов мог бы впоследствии использовать против него?

С тех самых пор, как Муратов вступил в должность, Мономах каждый день приходил на работу, как на войну. В операционной он отвлекался от «боевых действий», но, переступая ее порог, вновь оказывался «на фронте». С чего началось противостояние, он и сам не помнил, просто в какой-то момент он спинным мозгом почувствовал, что главный — его самый страшный враг в больнице. Может, виной тому пациенты, которые косяками записывались в ТОН на плановые операции, и очередь растягивалась на месяцы, в то время как отделение душевного друга Муратова, Тактарова, пустовало. Или в том, что спонсоры, прошедшие через умелые руки с любовью набранного Мономахом персонала, с удовольствием жертвовали деньги именно ТОНу, а не отделению травматологии и ортопедии, которым заведовал Тактаров. Мономах был честен с собой и не снимал с себя некоторой ответственности за более чем натянутые отношения с главврачом: он знал себе цену, огрызался в ответ на откровенное хамство и не стыдился напоминать о собственных заслугах, коих было немало, заставляя Муратова буквально на стенку лезть от ярости. Но больше всего Муратова бесил тот факт, что Мономах, несмотря на удаленность от светлейшей персоны начальства, был в курсе его махинаций с бюджетными и «донорскими» деньгами. Он не раз указывал Муратову на то, что его не устраивает «перераспределение» средств, заключавшееся в перекачивании финансов со счетов больницы в отделения Тактарова и прочих прихвостней главного или прямиком ему в карман, а потому с самого начала стал бельмом на его глазу. И вот, кажется, все кончилось! Неизвестно, кто придет на смену старому главному, ведь это может оказаться кто-то еще хуже, жаднее и наглее, но никто не сумеет испортить Мономаху тех нескольких моментов наслаждения безвластием, которые непременно наступят в период между двумя главными!

И в эту самую минуту Мономах решился сделать то, на что не осмеливался раньше. Включив компьютер, он нашел в истории болезни Калерии Куликовой телефон и, вытащив сотовый, набрал номер.

Чем больше информации о Ларисе Бузякиной и ее беглом муже появлялось в деле, тем больше Алла приходила к выводу, что оно сложнее, чем выглядело вначале. Набралось столько фактов, что хватило бы на несколько дел, но они так и не приблизили к пониманию, как же все-таки погибла актриса. А главное, почему. По этой причине Алла решила снова собрать коллег, чтобы подвести промежуточные итоги и определиться с дальнейшими действиями. Требовалось отсеять все лишнее, оставив необходимое, — они не могут позволить себе распылять усилия и человеческие ресурсы!