Инна Бачинская - Без прощального письма

– Да, да, пожалуйста, – профессор махнул рукой. – Я не очень знаю, где что лежит.

Добродеев резво вскочил и побежал к серванту. Журналист везде чувствовал себя как дома и как будто всегда прекрасно знал, где и что лежит в чужих шкафах. Вот и сейчас именно Алексей Генрихович, а вовсе не растерявшийся профессор деловито расставил на журнальном столике рюмки и тарелки, развернул пакет с копченым мясом, нарезал лимон. Пошарил в ящиках серванта в поисках салфеток. Разлил коньяк. Сказал:

– Царствие небесное незабвенной Елене Владиславовне.

Они выпили.

– Игорь Владиславович, – начал Монах, – Леша сказал, что грабители унесли ценную статуэтку… Могу ли я поинтересоваться истинной ценностью этой статуэтки?

– Да, да! Унесли. Статуэтку Будды. Какова истинная ценность? Не могу сказать. Лично для меня она была бесценной, а так, по-моему, нет. Бронза, шестнадцатый век, грубовата, с некоторыми дефектами в литье, автор – простой ремесленник, как мне кажется. Но было в ней что-то теплое, понимаете? Доброе и теплое. Я бы сказал, статуэтка была необычной! Будда стоит на коленях, руки сложены на груди, улыбается, а на голове тиара с шишечкой, усыпанная кусочками бирюзы в виде полусфер. Я купил его в Таиланде, на рынке, за смешную цену… Там много подобных вещей. Он мне сразу понравился… Как будто что-то прикасается здесь, – профессор потрогал левую половину груди. – Он всегда стоял на письменном столе, в кабинете. Я, бывало, работаю, и нет-нет да и посмотрю, а он на меня. Вы не поверите, мне казалось, что мы связаны духовно, ментально… – Он помолчал и сказал после паузы: – А теперь валяется где-нибудь…

– Я вас очень понимаю, Игорь Владиславович! Я люблю Восток – бывал в Индии, Непале, Пакистане. Каждый год набивал рюкзак, и вперед! Обожаю восточный базар, доброжелательность восточных людей, их радостное какое-то настроение – смеются, болтают, хватают тебя за рукав. Жульничество присутствует, а как же! Но какое-то наивное, детское, я бы сказал. Поймаешь на жульничестве, снова смеются, хлопают по плечу, тут же отдают дешевле. У меня целая коллекция статуэток из сандала и бронзы, а моего любимца Ганеши, по-моему, целых пять штук. Леша считает, что мы с ним похожи.

Тут Монах добродушно рассмеялся. Добродеев же удивился, и довольно сильно, поскольку ничего подобного не считал, да и о наличии у друга богатой коллекции родом с восточного базара не имел ни малейшего понятия. Однако предпочел промолчать.

– А как любопытны! – продолжал Монах ностальгически. – Обязательно расспросят про семью, жену, детей… Очень любят детей. Вспомню, бывает, и такое чувство тоски охватывает, не передать. Убеждаю себя, что еще не вечер, еще будет у меня и Непал, и Индия, и Алтай… Каждый год по весне пускался, так сказать, во все тяжкие, а последние два сезона пропустил. Леша называл это побегом в пампасы. Верите ли, всю Сибирь пешком исходил! А в тайге сколько раз ночевал! Костерок, рядом речка, кедры пошумливают верхушками, воздух – надышаться невозможно! Какой воздух! – Монах вздохнул и похлопал себя по хромой ноге. – Все в прошлом, увы. Все в прошлом.

– Что же с вами приключилось? – участливо спросил Игорь Владиславович.

– Какой-то… – Монах запнулся, как бы удерживаясь от сильного словца, совершенно неуместного в профессорской квартире. – Какой-то водитель-дилетант сбил меня на переходе. Причем, заметьте, на зеленый сигнал светофора, как положено, я шел. Полгода в гипсе, осложнения, и в итоге обездвижен… Какой там Непал! Передвигаюсь потихоньку. Жив, и на том спасибо. – И Монах скорбно замолчал.

«Ну, допустим, не полгода, а всего два месяца. Да и осложнений, если честно, тоже пока не наблюдалось», – подумал тут журналист Добродеев. Но судя по всему, «Монаха понесло», то есть экстрасенс был готов начать жалеть себя и нагнать такой вселенской тоски на собеседников, что в этот раз Добродеев уже не мог промолчать. Отважный журналист, фигурально выражаясь, бросился наперерез траурной карете, оптимистично заявив:

– Всего два сезона, Христофорыч! Весной я сам соберу тебе рюкзак и выпихну из дому. Честное слово! Будет тебе и Алтай, и Индия, и форель в быстрой речке. Правда, Игорь Владиславович?

– А? Что? – встрепенулся профессор. – Да, да, конечно! Главное, не терять надежды! Вы же сами написали: не бывает безвыходных ситуаций, и про соломинку еще.

– За это и предлагаю принять еще по рюмочке! За выход из безвыходных ситуаций! – бодро произнес Добродеев.

Журналист проворно разлил коньяк, и все разом выпили.

– Вот и я тоже… Понимаете… Компьютер… там архивы, переписка, – запинаясь, сказал профессор. – Придется все восстанавливать… Ума не приложу как! Ребята, конечно, сказали, помогут купить… Хорошие ребята.

– И больше ничего не исчезло? – спросил Монах после паузы. – Только Будда и компьютер?

– Что ж еще… – Лещинский потер лоб. – Еще разбросали бумаги… просто сбросили с полок.

– Бумаги? Что-то важное?

– Ну… не очень. Старые материалы для книги, статьи, лекции, ничего особенного. Сбросили, я полагаю… э-э-э… по вредности или случайно. Зачем это грабителям…

– А вы не замечали какого-нибудь… – Монах запнулся, понимая бесполезность вопроса, но чувствуя, что должен спросить, для полноты впечатлений, так сказать, – … какого-нибудь движения вокруг себя: может, были звонки – кто-то ошибся номером, или чужих людей во дворе видели, может, кто-то пытался заговорить с вами на улице… В таком роде. Может, были письма… Возможно, Елена Владиславовна упоминала о чем-то необычном или странном?

– Да что ж такого необычного… – озадачился профессор. – Ничего такого не было, все как всегда. У нас тихий двор, закрытый. И Леночка не упоминала ни о чем таком, уж извините.

– Понятно. Кто занимается вашим делом, не знаете?

– Со мной беседовал следователь… сейчас! – Профессор закрыл глаза и задумался. Добродеев и Монах переглянулись. – Да, да, сейчас… Молодой человек в очках, строгий такой. Вспомнил! Липунцов! Кажется… Имени, к сожалению, не припомню.

– Липунцов? – переспросил Добродеев. – Интересная фамилия.

– Возможно, Леденцов, – нахмурился профессор. – Не припомню точно, как-то так. Вы его знаете?

– Впервые слышу. Я там многих знаю, но про такого не слышал. Может, новенький. Такую фамилию я бы запомнил. Что уже известно?

– Понятия не имею, мне никто не звонит. А тут, понимаете, я несколько растерялся… похороны, отчет о командировке… Я, наверное, должен был сам позвонить и спросить…

– Леша поговорит с этим Липунцовым, Игорь Владиславович, – сказал Монах. – Мы сами все выясним, не нужно никому звонить. Как долго вы отсутствовали?

– Пять дней. Вернулся на день раньше, и вот… Все это случилось, пока меня не было. Весь последний день Леночка не отвечала на звонки…