Сергей Федоранич - Бог тебе судья

«Западное и восточное» для меня не говорили ничего, на местности я ориентироваться не умел. И никогда не понимал, как люди могут спокойно идти на северо-восток двести метров или выходить через северный вестибюль в метро, не имея на руках компаса.

Из коридора мы попали в ту самую комнату, где было множество дверей.

— Вот это, — Лилиан указала на самую крайнюю дверь от нас, — вход во второй бункер, сейчас она закрыта. А прошлой ночью была открыта, оттуда пришел и туда убежал человек в маске. Сейчас в этом бункере никого нет. Можем спокойной делать свои дела.

Лилиан толкнула следующую дверь, и мы попали в кабинет Кристины. Кабинет — громко сказано. Клетушка, обшитая сталью, в которой стоял стол и стул, а на столе — лоток с бумагами и письменный набор. Документов было совсем ничего, и они без труда влезут в мой рюкзак.

— Собери свои вещи, — велел я. — Ты уезжаешь со мной.

Лилиан кивнула и вышла из кабинета Кристины. Я взял документы и начал читать. Это были бумаги на английском языке, судя по всему — учредительные документы. Некоммерческий фонд, его устав на трех страницах, какие-то свидетельства и запечатанный конверт с логотипом иностранного банка в виде рисунка оранжевого льва. Согласно уставу и свидетельствам, генеральным распорядителем фонда является Кристина, она же — бенефициарный владелец этого фонда. Видимо, это документы на общину, как-то ведь они приобретали недвижимость, распоряжались счетами… Я об этом не думал, а ведь если подумать, то создать фонд для таких целей — самое удачное решение.

Конверт был плотно запечатан, но я все же решил его вскрыть. Это было незаконно и нарушало черт знает какие этические нормы, но мне было все равно. Я согласился ехать сюда и забирать документы и при этом ничего не знать. А если я вывожу опасные улики, которые выведут на чистую воду не только Кристину, но еще и других людей, ни разу тут не появившихся, но виновных в гибели несчастных из леса?

Оправдание моему любопытству было слабым, и я решил хоть себе-то не врать и не пытаться найти причины открыть конверт, кроме самой главной: мне было интересно.

Я аккуратно распечатал конверт. Лента была совсем свежей, влажной, конверт можно будет запечатать обратно. Мне в руки выпали три листка формата А4. Первый — выписка по банковскому счету, согласно которой на счете фонда лежало 2 744 268,35 евро. Ниже шел список отложенных платежей, которые банк произведет из имеющихся денежных средств в ближайшую пятницу — 80 000 евро в адрес компании CN Technologies, 35 000 евро в Tower Gobbel Foundation, а еще куча мелких платежей в адрес российских компаний — сотового оператора МТС, интернет-провайдера МГТС, Сбербанк-лизинг, ИП Соранович В. В. — общей суммой чуть больше двух тысяч евро. Назначение каждого платежа было написано каким-то кодом, только два первых, самых крупных, платежа были назначены более-менее понятно: «Платеж № 46» и «Платеж № 2».

Кому платит Кристина? И откуда у нее такая огромная сумма денег?

На втором листке было что-то совсем мне непонятное, и разобраться с ходу я не мог. На третьем была таблица со списком людей, а рядом клеточки с цифрами. У кого-то таких цифр было одна или две, у кого-то пять или шесть, а у кого-то совсем ни одной. Больше всех было у Кристины — десять цифр, самая минимальная 800, а самая большая, последняя по счету — 120 564. Это деньги? Это рубли или евро? Указано не было. У Николая была всего одна цифра — 100, а у Лилиан пусто. Елизаровы в списке не значились вовсе. Я сделал снимок каждого документа, чтобы дома спокойно их посмотреть, сложил бумаги обратно в конверт и запечатал его. Лента отходила, но это меня ничуть не волновало.

Мы с Лилиан покинули деревню. Я отвез ее к маме, потому что позаботиться о ней сам я не имел возможности. На какое-то время ситуация решена, но потом нужно будет что-то придумать, если Кристину… если Кристина не сможет забрать девочку. Да, нужно будет понять, кто и как будет заботиться о Лилиан. Существуют, наверное, дома для таких людей, как Лилиан? По-любому существуют, не оказываются же они на улице, когда остаются одни. На ночь я остался у мамы, а утром узнал, что деревня сгорела дотла. Взорвался резервуар с газом, расположенный под домом в центре деревни. В огне погибло трое человек из следственной бригады. Обнаруженные бункеры оказались полностью пустыми, людей в них не было.

Хуже, чем сейчас, уже не будет никогда. Я в этом уверена.

Витя бросил меня. Я его не виню. Я бы сама себя бросила, если бы могла.

Я разваливаюсь, словно старый сарай. Крыша давно уехала, остался остов, да и тот бесполезный. Трихомоноз выжег все, что обычно скрыто трусиками, это беспрестанно чешется, отчего постоянно хочется выть и писать. Постоянно хочется писать, господи боже!

Во второй половине дня я не могу сдерживать себя. Практически все вызывает во мне ужаснейшие приступы злобы, и я не могу их контролировать. Ко мне больше не приходит Давид, и единственный, кто кроме родителей и врача все еще со мной, — преподобный Франциск.

Когда начался судебный процесс по моему банкротству, мама сказала, что к ней обратился один из моих авторов и сообщил, что обнулил все чеки, а также вернул все гонорары, которые я ему выдала за непроданные картины. Но вместе с этим он настоятельно рекомендовал обратиться к преподобному Франциску, который поможет, обязательно поможет.

Мама, наивнейшая душа, притащила его ко мне в больницу рано с утра, когда я была в себе и даже в неплохом настроении. В то утро давали манную кашу и меня отстегнули от кровати, потому что доктор сказал, что я в отличном состоянии и даже смогу выйти на прогулку. Прогулки всегда идут мне на пользу. Я была очень рада этому.

— Доченька, за этой дверью преподобный Франциск, — сказала мама с загадочной улыбкой, словно за дверью стояла сама Мадонна, держа на руках новорожденного Иисуса. — Я думаю, тебе обязательно нужно с ним поговорить.

— Зачем, мама? Зачем мне священник? Мне адвокат нужен.

— Адвокат у нас есть, — напомнила мама. — А тебе нужно поговорить с этим человеком. Преподобный, входите. Мы будем за дверью.

И вышла, осторожно прикрывая дверь. Преподобный Франциск был моложавый мужчина лет сорока, не больше, но очень грузный, страдающий одышкой. В черном костюме, черной рубашке с белым воротником. У него был смиренный вид, он смотрел прямо мне в глаза и слегка улыбался.

— Доброе утро, — сказал он. — Меня зовут преподобный Франциск. Как ваши дела, Жанна?

— Я сошла с ума, — ответила я. — Поэтому, не очень-то хорошо. А у вас как?

— Мои дела — дела моих подопечных. Бывает лучше, чем сейчас. Я разговаривал с вашим врачом, и его слова убедили меня, что я должен поговорить с вами.