Юрий Ребров - Пуля не дура

Будущее представлялось тусклым и безрадостным, и вот в такой же безрадостный, хоть и весенний, серенький, с мокрым снегом день в кабинете начальника порта Дахно объявился обаятельный Анатолий Леонидович Ковров, президент банка «Нива», и сразу взял быка за рога.

Обрисовав безграничные возможности альянса порт плюс флот, банкир взялся уладить все формальности и, если потребуется, аукцион подготовить так, чтобы самим у себя перекупить за разумную цену.

— Нам не аукциона бояться следует, Степан Григорьевич, а одного настырного флотоводца, — добавил Ковров. — Он меня обмануть вздумал, за что мы просто обязаны его наказать.

Союзника ищет, понял Дахно и прикинул, как бы под это дело с выгодой поторговаться.

Ковров оказался покладистым, все финансовые условия Степана Григорьевича принял и, в свою очередь, обещал содействие и верность.

Так что, когда выяснились истинные намерения банкира Коврова и потянуло откровенной уголовщиной, отступать начальнику порта было некуда, ведь банк «Нива» уже аккуратнейшим образом перевел на хитрый счетец Степана Григорьевича впечатляющий аванс, частично потраченный на строительство трехэтажного особнячка в элитном поселке у самого синего моря среди столетних сосен. Пришлось привлечь прикормленных лично Степаном Григорьевичем охранников и за работу и молчание посулить царские гонорары, обеспеченные опять же банком «Нива».

В гараже все утро обсуждали историю с Турсуновым.

— По девочкам пошел! — убеждал Бобочка. — Султаныч — ходок, каких поискать. Гарем уважает!

— Что ходок — правильно, — отвечал механик Сережа, — только не было случая, чтоб он хоть раз прогулял.

— Заболел! Любовь — болезнь, — нравоучительно изрекал Бобочка, — вроде насморка. Будешь лечить, пройдет через семь дней, не будешь — через неделю. Спорим, Султаныч через неделю заявится. Худой, бледненький, но здоровый!

— Много ты знаешь!

— А то! Я раз сто болел. И все неделю, не больше.

— Знаем, каким ты насморком болел, — хихикнув, отозвался слесарь Веня, — не в носу!

— Фуй, оха-альник, — тоненько пропел Бобочка. — Уйди, нехороший, из моей песочницы!

Виляя бедрами и мелко перебирая ногами, Бобочка удалился, и желтый круг на его спине плавно покачивался в такт шагам.

Теперь заговорили о повышении ставок охранникам и гадали: не касается ли оно их, обслуживающих автопарк? С одной стороны, вроде бы нет, хотя с другой…

— Мы перед рейсом и после каждую тачку проверяем, — рассуждал механик Гоша. — Получается, как охрана пассажира от аварии. Разве не так? Опять же шофер должен тоже в оба глядеть. Скажи, Макаров?

— Должен, — коротко подтвердил Саша и предпочел уйти, чтобы не продолжать разговор. Утром, когда ехали за шефом, Корчагин уже обрадовал его стопроцентной надбавкой и велел глядеть в оба. Саша тут же припомнил Ромкину тираду накануне о пороховой бочке. Как в воду глядел Роман — цена Макаровской жизни поднялась вдвое.

Часа через два в гараж влетел джип. Вылезли Корчагин, трое охранников и почему-то — Туманский. Обычно важный, он выглядел сейчас как описавшийся в хозяйской спальне спаниель.

Корчагин помчался наверх, а Семен Михайлович осторожно поставил на асфальт свой «дипломат», тут же снова подхватил его, потоптался, озираясь, потом подошел к механикам и попросил закурить. Те настолько удивились невиданному демократизму вице-президента, что все как один торопливо полезли в карманы.

— Почему Токарева не видно? — прикуривая, спросил Туманский. — Опять выпил?

— Трезвый, — успокоил Сергей. — Кофе пьет.

— Что ли и мне выпить? — искусственно зевнув, подумал вслух Туманский и отправился в бар.

Событие в доме Туманского оказалось трагикомическим. Выйдя из квартиры, Семен Михайлович аккуратно принялся за сложные замки бронированной двери. Заперев два верхних, он перевел глаза на нижний и обмер. К дверной ручке была привязана гроздь из трех черных рубчатых гранат.

Забыв про лифт и потеряв всякое достоинство, Туманский кинулся вниз по лестнице, подвывая и повизгивая от животного ужаса. На площадке третьего этажа он остановился, ослепленный новой мыслью, и едва не лишился сознания. Киллеры! Они обычно поджидают жертву внизу, у выхода, чтобы как можно быстрее смыться. Семен Михайлович привалился к стене и прислушался, но слышен был только оглушительный стук его собственного сердца.

Не в силах тронуться с места, Туманский прирос к полу и теснее вжался в стену. «Сволочи, — простонал он, — лишний день не могут подождать! Сказал же, сделаю»…

Этажом выше щелкнул замок, и на площадке послышались голоса:

— Мы сейчас, хозяюшка, только вынесем и назад.

По лестнице тяжело затопали шаги. Четверо мужиков в замызганных робах тащили двое носилок, полных строительного мусора.

Преодолев себя, Семен Михайлович потащился за ними и благополучно выбрался на улицу. Оглядевшись, он неверным шагом доковылял до оживленного перекрестка и юркнул в автомат. Позвонив в милицию и на работу, вернулся назад и занял позицию у соседнего подъезда.

Скоро с воем и мельканием синих огней подкатил милицейский «Москвич» и следом небольшой темно-зеленый фургон с саперами. Враз осмелевший Туманский ринулся на перехват.

Когда подъехал Корчагин со своей бригадой, в квартире Туманского милицейский капитан допрашивал морально потерпевшего Семена Михайловича и писал протокол. Гранаты оказались настоящими, но были незатейливо подвязаны к дверной ручке и прямой угрозы не представляли. Капитан настойчиво призывал Туманского припомнить, кто из его знакомых мог так мрачно пошутить, но потерпевший только пожимал плечами и жадно глотал нарзан.

Макаров слонялся в ремонтной зоне, смотрел, как прилежно трудятся механики и слесари, подходил к одному, к другому и страдал.

Филимонов с самого утра безвылазно сидел в кабинете, и Саша маялся от безделья. Он завидовал работающим и раздражал их, как раздражает занятого бездельник-зритель.

Макаров вздохнул и решил в который уже раз выпить соку или кофе. Издали он заметил, как из комнаты отдыха показался Бобочка Токарев. Рядом, приобняв его за плечи, шел Туманский и, склонившись к Бобочкину уху, что-то сосредоточенно втолковывал ему. Бобочка смотрел невидящими глазами и безвольно двигался, направляемый вице-президентом. «Воспитывает, — почему-то с неприязнью подумал Саша. — Руководитель проявляет отеческую заботу. Делать ему, видать, нечего. Как и мне», — вздохнул он и поплелся к стойке.

Около шести ожил динамик в гараже и голосом Корчагина гулко объявил получасовую готовность. Механики споро поставили лимузин на яму и по заведенному порядку приступили к тщательному осмотру перед выездом.