Наталия Костина-Кассанелли - Последняя Золушка

Я плелся к библиотеке, действительно имея в кармане чистый лист и маркер, а в голове — свое идиотское неврастеническое намерение, но осуществить эту глупость была не судьба.

«Уважаемые члены литературного общества и г. Стасов! Сегодняшние вечерние занятия отменяются по техническим причинам. Приносим извинения. Ваше время будет компенсировано. Администрация».

Я стоял и тупо смотрел на объявление. За массивной дверью взрыкивал перфоратор и смачно бил по железу молоток. Меня явно кто-то пожалел. «Уж не та ли вымышленная сиротка, которая сегодня так перебаламутила мою душу, теперь пошла на попятную и дает передохнуть?» Я криво усмехнулся мистическим предположениям, а затем скомкал в кармане несостоявшееся предупреждение.

На ужин подали ленивые вареники. Я был полностью созвучен с блюдом: ленив, бледен и медленно остывал. Персонал клуба уже отужинал; я сидел в дальнем углу в одиночестве и вяло дожевывал пластилинообразную массу. То ли сегодня дежурил другой повар, то ли нужно было винить настроение — но вареники не имели никакого вкуса. И проваливались в меня, словно камни. Я чувствовал себя пустым; из меня наконец изверглось без остатка мое обычное многословие, и я заталкивал в себя пластилин и молчал. Только жужжала в комнатушке без окон лампа дневного света под потолком. Имитация солнца прекрасно дополняла имитацию еды.

— Обломали бл…ям кайф! — внезапно послышался чей-то бас рядом. — Чего они там… книжки про это самое писать собираются, что ли? Х-хэ!

— Ага, — говорит второй, визгливый тенорок. — Писательницы, тля! Я бы той, что с сиськами, вдул! По всем правилам грамматики! Вали сразу две порции, — говорит он в окошко раздачи. — Заманались с этими вашими трубами! Как сезон начинается, так сразу и течет!

— Как у этих девок, — басит первый. — Снаружи — красота, а внутри так… гнилье одно!

— Да ладно, — говорит второй, — плевать! Я бы любой вдул!

— Ты любой и вдуваешь… какая даст. Люблю вареники! Хорошо тут готовят… и не жадные: отработал — кормят от пуза. Не то что у других: тормозок забыл, все — суши лапти…

— Видал, каких бабцов навезли? — все не может соскочить с темы визгливый. — Прям суки призовые! Я бы…

Я встаю и двигаю стулом. Кажется, мне уже всего достаточно: мертвого, мигающего света, пластилиновых вареников, этих двоих… Металлические ножки едут по плитке с теми же интонациями: «Мы-ы-ы бы вдул-и-и!..»

— А чего им сюда не ездить? Тут клиент прикормленный!..

— Я бы и рыбки заодно половил!

— Ну ты, бля, не сантехник, а чисто олигарх! — гогочет бас. — Прешь, аж тапки рвешь! Нас с тобой сюда только на амбразуры бросают…

— Я бы и на старую амбразуру согласился! Че там… еще вполне ниче!

— От она тебе точно не по рылу! — припечатывает бас.

Я хлопаю дверью. Я бы послушал еще, но чего там слушать?! Это бесконечное «я бы вдул» — тот же пластилин, только для мозгов. Внезапно я обнаруживаю, что забыл маркер, которым собирался написать объявление: «В связи с повышенной чувствительностью и омерзительным настроением г. Стасова все дальнейшие занятия приравниваются к прорыву труб!» Коротко и ясно. Я марширую к своему месту, стараясь не смотреть на жующую парочку, но все равно на них пялюсь. Парни как парни. Как я и предполагал, бас — постарше и посолиднее, тенор — вертлявый, бритый, броский, накачанный, с выглядывающими отовсюду татухами и в фирменном навороченном комбинезоне. Голливудский астронавт, да и только, минус, конечно, писклявый голосишко, но на это и дубляж имеется.

Я заталкиваю в карман маркер и обнаруживаю, что забыл отнести на раздачу грязное. Сгружаю все на поднос, боясь только одного: что эти двое снова заговорят и я швырну посудой им в лица. Без всякой на то причины. Просто в приступе накатившего неконтролируемого бешенства.

Лампа жужжит уже вовсе невыносимо. Слава богу, и визгливый татуированный астронавт, и его басовитый, словно шмель, напарник, молчат — оба поглощены поглощением. Молоток и перфоратор, бля! Трясущимися руками я просовываю поднос в щель раздачи и бегу к себе.

Сейчас я жалею только об одном: что в вестибюле, рядом с автоматом с кофе, не стоит также автомат с выпивкой, пусть даже и баснословно дорогой.

Однако у меня есть еще вариант: я залью весь сегодняшний неудавшийся день другим. Это другое уже бурлит во мне, словно возмущенный желудочный сок, который не в силах переварить вареничную замазку. Это Золушки, Золушки, Золушки… мои странные сказки! Пора выпускать в паре к Кларе Розу! А также знакомиться с мачехой… она же… нет, я не знаю пока, как ее назову. Возможно, Призовой Сукой. Или Старой Амбразурой… Или же у нее вовсе не будет имени. Потому что Мачеха — тоже имя. Даже больше, чем остальные.

— Не могу понять, почему у нас розы все время пропадают?

Все, кроме Золушки, сидели, сконфуженно пряча взгляды.

— По глазам вижу — твоих рук дело! — выкрикнула Мачеха. — И не надоело тебе?!

— Что — надоело?… — Золушка растерялась.

— Сажать их каждую неделю? Или ты от того, что родители деньги тратят, удовольствие получаешь?

— Дорогая… — примирительно взял скандалистку за руку муж, — ну не растут, плюнь тогда на эти розы, и все…

— Я лучше на вас всех плюну! Разом! Ты! Со своей рыбалкой! Что, другого места нет — червей копать, как только под розами?

Клара нервно зевнула и сказала:

— Спасибо за завтрак, мама, я пойду!

Роза, которая постоянно выкидывала в мамашины розы окурки, также почувствовала себя виноватой:

— О-о-чень все было вкусно… Я, пожалуй, разучу новую пьесу на клавесине.

— Сидеть, обе! — рявкнула нежная мать. — Клавесины отменяются! Вместе с клавикордами! А также с фисгармонией! Щас в питомник поедем, выберем сорок кустов!

— Да что их выбирать, — буркнула Роза, — ты ж всегда одни красные покупаешь!

— Не твое собачье дело! Чтоб через десять минут стояла готовая! И навозу заодно купим! И лопаты постоянно пропадают!

— Вот в навозе они как раз и живут… — задумчиво протянула Клара. — Червяки!

— Что?… — Любящая мамаша растерялась.

— Черви, говорю. В навозе. Огромные просто растут!

— Та-а-ак во-о-от оно что-о-о… Черви, значит!

— Я не рыл! — быстро сказал Лесник, муж своей жены, отчим Клары и Розы, отец Золушки, получивший за своей нервной женой немалое приданое с клавесином, клавикордами и всем прочим. — Я на рыбалку еще осенью ходил! Прошлой! И без червей! Только с динамитом! Вы это… езжайте, покупайте что хотите, денег я дам. А я на работу. Дело у меня. Вепрь у меня. Кабан то есть. Бесчинствует. Безобразничает во вверенном попечению…

— Ага! — припечатала Золушкина мачеха. — Теперь это называется кабан! Он, значит, роет?! И мои лопаты умыкает? И все розы в саду извел? А на самом деле кто? Кто?! Я выведу на чистую воду тех, кто свинячит! — завизжала она, и Клара демонстративно заткнула уши. «Интересно, почему он на ней женился? — неожиданно подумала она. — Что он в ней нашел? Да еще и с нами с Розкой в придачу! Вот выйду замуж за Принца, указом запрещу…»