Ирина Андросова - Мечта на вешалке

И солидно добавил:

— Деньги, они точность любят…

Вот оно! Теперь я могу выяснить, кто отсутствовал во время обеденного перерыва в редакции и, следовательно, кого из наших нужно подозревать в убийстве Кругловой, помимо певца Таганского. Выложу про всех Оганезовой, а она уж пусть разбирается.

— А ну-ка покажи, где у тебя списки сдававших? — подсела я к Андрюшкиному столу, прикрываясь платочком.

Коллега достал ученическую тетрадку в клеточку и раскрыл ее на первой странице.

— Вот, полюбуйся, — с гордостью произнес он, показывая на список всего нашего отдела.

Напротив каждой фамилии я, к своему глубокому облегчению, увидела одну и ту же дату и даже одно и то же время. Все, как один, сотрудники отдела новостей сдали деньги в обеденный перерыв, как раз в то самое время, когда в «Ашане» душили Круглову.

Сама идея кассы взаимопомощи мне понравилась, и я хотела уже сказать, что как только разбогатею, так сразу и вступлю в ряды пайщиков, но тут подала голос Ленка. Синицына окатила меня с головы до ног ненавидящим взглядом, особенно задержавшись на моем новом платье, и, поджав губы, процедила, переходя на «вы»:

— Диваны, значит, покупаете…

Отпираться было бесполезно, ведь Наташка уже все выболтала.

— Ну да, покупаю, — прохрипела я, утирая набежавшие на глаза слезы. Очень хотелось чихнуть, и я, сморщившись, смотрела сквозь прищуренные ресницы на лампочку, стимулируя чихательный порыв.

Ленка повернулась к Андрею и ехидно сообщила:

— Они не будут вступать в кассу взаимопомощи, они себе диваны покупают.

В отделе повисла неловкая пауза, во время которой я наконец-то чихнула, Андюшка засунул обратно в стол свою тетрадку, а Синицына так и не оторвала от меня презрительных глаз.

— Болеете, значит, — ехидно осведомилась бывшая лучшая подруга.

— Болею, — пожаловалась я.

Ленка вложила в голос всю желчь, которую копила с того самого момента, как узнала, что какая-то гадина увела у нее из-под носа диван, и сразила меня наповал каверзным вопросом:

— А наряжаться в новые платья, однако, не забываете?

— Нравится? — с неподдельной гордостью спросила я, чем вызвала у Ленки новый приступ человеконенавистничества, обращенный на меня одну.

— Главное, денег у всех поназанимала, вырядилась, как на вручение «Оскара», и наглости хватает говорить, что болеет! А люди понадеялись на нее и теперь без зубов ходят! — взглядом ища поддержки у сотрудников, позорила меня Синицына.

— Кто это без зубов ходит? — насторожилась я.

Мне почему-то представилась картина, как некоему легковерному человеку, по наивности возложившему на меня все свои надежды, суровые мужчины с кастетами в руках выбивают зубы. После каждого удара они наклоняются к самому лицу жертвы и строго спрашивают несчастного: «Ну что, будешь еще на Гришечкину надеяться? Будешь?»

Но тут поднялась из-за своего стола Софья Петровна и, прикрывая рот ладошкой, миролюбиво прошепелявила:

— Девошки, не надо шшориться… Я перекруфюсь как-нибуфь, у кого-нибуфь жайму денег на жубы…

Я присмотрелась и поняла, что во рту у старейшей сотрудницы нашего отдела вместо привычных лошадиных зубов торчат какие-то пеньки, безжалостно обточенные сверлильной машиной протезиста.

— Ты, Алисощка, шказала, фто вернеф мне долг щерез фень, а я как раж жатеялась с жубами, — оправдывалась пожилая женщина. — Если бы я жнала, что ты занимаеф феньги так надолго, я бы повременила шнимать штарые мошты.

Я чуть сквозь землю не провалилась, слушая шамкающую речь доверчивой коллеги. Деваться мне было некуда, я стояла и краснела, испытывая жгучее чувство вины. Мне было так стыдно, словно я отобрала краюху хлеба у голодного ребенка, и, скалясь ему в лицо, сжевала хлеб на глазах у плачущего малютки. И поэтому, когда из-за своей перегородки появился хмурый Денис Михайлович, я несказанно обрадовалась своему избавителю.

— А где вторая? — только и спросил он, упираясь мне в лоб свинцовым взглядом.

— Она на больничном, — шмыгнула я носом. И с готовностью выпалила: — Ну что, идем к Максим Сергеичу?

— Не терпится схлопотать по шее? — усмехнулся Одинокая.

Я согласно кивнула головой и пулей выскочила из отдела. Что уж там, я хотела, чтобы главный редактор окончательно добил меня, вытурив с работы, а бывшие товарищи сплясали бы чечетку на моих костях, кинув компьютерной мышью мне в спину.

В гробовом молчании мы с Одинокой шли по коридору к кабинету Бегункова. В приемной Максима Сергеевича мой начальник тайком перекрестился, после чего, заискивающе улыбаясь, просунул голову в приоткрытую дверь и робко спросил: «К вам можно?»

Я тоже заглянула в щелочку и сказала: «Можно?» И сразу же заметила, что в помещении что-то не так. Присмотревшись, я поняла, в чем тут дело. На своем обычном месте не хватало гигантского кактуса, который, сколько я помнила кабинет главного редактора, всегда стоял у дальнего окна и подпирал собою потолок. А теперь вместо привычного ведерного горшка зияла красноречивая пустота, которая так и притягивала к себе взгляд.

Надо заметить, что самый главный человек в редакции имел маленькую слабость — он разводил кактусы. Причем под горшки с разнообразными колючками, которые он гордо называл научным словом «суккуленты», были отведены все горизонтальные поверхности его кабинета. Оба подоконника, три четверти стола, большая часть пола и даже книжные полки. На полках стояли самые маленькие горшочки с некрупными представителями колючего семейства, на подоконниках и столе зеленели средненькие кактусы, а на полу возвышались самые выдающиеся экземпляры суккулентов, те, которые никуда больше пристроить не удалось.

И вот теперь гордость и краса этой коллекции, двухметровый кактус лежал на столе у Максима Сергеевича, поверженный и жалкий, точно тотемный столб язычников, срубленный первыми христианскими миссионерами. А из осиротевшего горшка его выглядывало мясистое основание, истекающее млечным соком. Денис Михайлович, который и сам уже был не рад, что в угоду главному редактору дал нам с Оганезовой задание написать подхалимскую статью про цветовода-любителя, обреченно вздохнул и выпихнул меня на середину кабинета.

Вопреки ожиданиям, Максим Сергеевич Бегунков вовсе не собирался меня добивать.

Лишь только я изловчилась притормозить неподалеку от стола, как главный редактор подскочил со своего места и, взволнованно одергивая пиджак, устремился мне навстречу.

— Очень, очень кстати пожаловали! — приговаривал он, подталкивая меня к стулу напротив своего кресла. — Это, я так понимаю, фотограф Гришечкина… А сама журналистка где? Оганезова-то пришла?

Денис Михалыч на всякий случай остался стоять у дверей, видимо, для того, чтобы при первом же сигнале об опасности было легче сбежать. Мне было уже на все наплевать, и поэтому я вымученно улыбнулась и призналась, что материал от начала и до конца подготовила я одна.