Марина Крамер - Реанимация судьбы [litres]

– Она играла в покер. Проигрывала, конечно. Я сперва не знала, а потом начались визиты каких-то странных людей, какие-то угрозы. Она начала прятаться, менять телефонные номера. А потом, видимо, поняла, что все бесполезно.

Я изо всех сил ущипнула себя под столом за бедро, чтобы не расплакаться, но это не помогло. Я так давно не давала воли своим эмоциям, что уже ничего сейчас не помогло бы. Светка совсем растерялась, глядя на мою истерику, – она не знала, как вести себя в подобных ситуациях, потому что уж кто-кто, а я таких фортелей никогда не выкидывала.

– Надюшка… Надюшка, ну, что ты… – Она подвинула табурет, обняла меня за плечи и попыталась развернуть к себе лицом, но я вырвалась – мне было стыдно за то, что подруга видит меня такой. – Что толку рыдать? Надо что-то придумывать.

– Что? Что тут можно придумать? – провыла я, спрятав лицо в ладонях. – Буду жить в парке на лавке.

– Ну, конечно! Тебе же пойти-то некуда! – возмутилась подруга. – У нас пока поживешь, это не обсуждается.

– Вот именно – не обсуждается, потому что я не буду у вас жить, это совершенно исключено. Я взрослый человек, я сама должна решать свои проблемы, а не переваливать их на тебя и твою не особенно здоровую маму.

– Ты, Надежда, бываешь удивительно бестактной, – вздохнула Света, отодвигаясь от меня. – Я не прошу благодарности, я просто предлагаю помощь – безвозмездно, знаешь такое слово? А ты изо всех сил отпихиваешь эту помощь, думая, как и чем будешь за нее потом платить. А мне обидно…

– Света… да я же не то… – залепетала я, хватая подругу за руку, потому что поняла, что сейчас она уйдет. – Мне стыдно, понимаешь? Только поэтому…

– Ты слишком, Наденька, гордая. А иногда это вредно. Вот как сейчас. Надо думать, что, например, с вещами делать – их-то не заберут, куда всё денешь?

– Здесь ничего ценного. Технику продам, кое-что в гараж вывезу. Хотя нет – гараж тоже можно продать, как я раньше не догадалась… Надо объявление дать быстрее, у нас место хорошее, гараж капитальный, найдутся покупатели… – забормотала я, одной рукой потянув к себе ноутбук, а другой отодвигая пустые чайные чашки и сахарницу.

– Погоди, – Света перехватила мою руку, – может, все-таки сперва с юристом переговорить? Должны же быть какие-то лазейки, они всегда есть.

– Не в этом случае. Здесь ловить нечего, квартиру заберут, тем более что я тут никто.

– Но ты же наследница.

– Да. Вот я и унаследовала. Долги. И это, заметь, меня еще не беспокоят маменькины партнеры по покеру, которым она задолжала, а ведь наверняка скоро тоже начнут.

Светка зажмурилась. Она всегда так поступала в непонятных для себя ситуациях – зажмуривалась, словно пытаясь отрешиться от всего, чего не понимала. Я бы тоже сейчас с удовольствием закрыла глаза, чтобы не видеть того, что происходит, но что толку? Когда я их открою, проблемы не исчезнут.

– Послушай, – вдруг пришла в себя Светка, – ты как-то упоминала о друге своего отца – ну, о том, что помог ему из тюрьмы раньше выйти.

– Ну? – не совсем понимая, к чему она клонит, проговорила я.

– А он тебе сейчас ничем не поможет?

– Да ты с ума сошла! Я даже толком не знаю, кто это. Представь себе картину – тебе звонит какая-то девка и заявляет, мол, так и так, Черт Иванович, я дочь вашего стародавнего друга Жени Закревского, у меня тут такая фигня – мамаша денег должна всему городу, поэтому на кладбище скоропостижно переселилась, а у меня квартиру отобрали, я на улице живу, и жрать мне нечего. Так вы это, помогите уж, чем можете, в память о старом друге Жене. Так, что ли? Да я даже не помню, как его зовут! – Идея показалась мне настолько абсурдной, что я, вскочив, начала мерить шагами кухню от окна к двери и обратно.

Светка же спокойно продолжила:

– Не говори глупостей. У тебя хранится отцовская записная книжка, там наверняка есть и телефон, и имя. Повторяю – не в твоем положении быть такой гордой, Надя. Что изменится от одного звонка?

– Вот именно! Что от этого звонка изменится? Прибавится ощущение собственной никчемности? Так оно уже имеется. Буду чувствовать себя оплеванной, когда он мне скажет, что знать меня не знает и не особенно хочет? Очень приятно, а главное, здорово поможет.

Света шмякнула на стол салфетку, которую комкала в руке:

– Вот почему ты такая, а?

– Что – бедные не должны быть гордые? Это, кстати, какого-то классика цитата.

– Никакая это не цитата! – Светка вскочила и кинулась в прихожую. – Это не цитата, а ты – страдающая от гордыни идиотка!

Дверь бабахнула так, что я на секунду оглохла. А ночью, лежа в постели, я вдруг вспомнила, откуда эта не совсем дословная цитата про бедность. Как раз из папиной записной книжки – он любил записывать афоризмы и просто высказывания, задевавшие в нем что-то. Автора вспомнить не могла, зато явно видела страницу, на которой эти слова были записаны папиным малочитабельным почерком, который, видимо, по наследству перешел ко мне. Возможно, Светка не так уж не права, когда предлагает мне уцепиться за любую, пусть даже кажущуюся мне нелепой, попытку спастись. Ну, убудет от меня, если я позвоню этому незнакомому мне Эдику? Эдику?! Ух ты, а я, оказывается, даже имя откуда-то выудила! Ну, точно – папа его так и называл, когда вспоминал о своих подростковых проделках… Память, конечно, очень интересная штука, умеет сюрпризы подкинуть.

Но самое ужасное заключалось в том, что утром, выскочив из постели и кинувшись искать записную книжку, я, перерыв всю квартиру, ее не нашла.

Он полюбил ранние подъемы – чтобы вовремя добраться в клинику, приходилось вставать в пять. Но с каждым днем эта процедура переставала приносить негативные эмоции, даже наоборот – Игорь имел возможность посидеть в полной тишине за чашкой кофе и сигаретой, глядя в окно, за которым тоже было тихо.

Если день обещал быть ясным, то можно было наблюдать за тем, как встает низкое осеннее солнце, совсем уже неяркими лучами нащупывая крыши домов. Но сентябрь в этом году выдался дождливым, и такие дни можно было пересчитать по пальцам. Однако утро все равно стало для Игоря любимым временем суток.

Он не спеша делал пару упражнений, чтобы окончательно проснуться, принимал душ, одевался, завтракал и выходил во двор к припаркованной на одном и том же месте машине. Ехал по пустым еще улицам на другой конец города, выезжал на загородную трассу и планировал в голове рабочий день. Оперировал он теперь самостоятельно, хотя и понимал, что в его бригаде только самый опытный персонал – это Лена сказала ему по секрету, объяснив, правда, что у них в клинике так заведено.

«Ваша клиника иногда удивительно напоминает элитную тюрьму, где все за всеми следят», – хотелось сказать Игорю, но он, конечно, сдерживался. Ощущение слежки он принес с собой и хорошо это осознавал, так что обвинять новых коллег было бы не очень прилично. Иногда он специально бросал какую-нибудь сомнительную фразу и ждал, где и когда ему ее процитируют, однако подобного не случалось. Игорь не мог себе объяснить, почему постоянно ищет подвох во всем, что происходит в клинике. Наверное, дело было в том, что здесь все работало иначе, чем в больнице, где он трудился раньше. Эта клиника жила по собственным законам, и они часто шли вразрез с тем, к чему Игорь привык. В этой клинике удобно было всем – и клиентам, и персоналу. Каждая вроде бы мелочь продумана, все организовано таким образом, чтобы и работа, и реабилитация проходили с максимальным успехом. Дело было даже не в деньгах, а в атмосфере, царившей здесь. Персонал улыбался не потому, что так положено, а потому, что они приходили сюда с хорошим настроением. Клиенты были всем довольны, так как за свои немаленькие деньги получали квалифицированную помощь и отличный уход. А Игорь Авдеев не мог понять, почему его что-то в этом раздражает.