Елена Арсеньева - Безумное танго

Раздался странный хлюпающий звук, а потом Алёна вдруг сорвалась с дивана и ринулась в коридор. Вспыхнул свет в крошечном туалете: ее рвало… Потом долго лилась вода в ванной, шумел душ.

Юрий встал с полу: бока ломило – сил нет; выключил свет, присел на краешек дивана. Душу ломило еще сильнее… Но он был странно спокоен: выбор сделан, а это главное. Теперь знать бы, как поведет себя Алёна, какой выбор сделала она… Ну что ж, скоро он это узнает. Хотя… какая разница, что она решила? Не теперь, так потом, рано или поздно – все случится в свой срок, и случится именно то, что должно.

Что-то вдруг трусливо ворохнулось в глубине души – напоследок, – но тут же и заглохло. Нет, нет… обратной дороги нет, ни для него, ни для нее.

Зашлепали по коридору босые ноги. Алёна вошла, ничего не видя в темноте, наткнулась на диван и на сидевшего Юрия. Села вроде бы рядом – диван-то был совсем маленький, – но на самом деле далеко, так далеко!

– Давай спать, ладно? – безжизненно пробормотала Алёна. – Нет у меня сил больше говорить.

– Сейчас. Только надо одно дело сделать.

– О господи! Ну какое сейчас еще может быть дело?!

В голосе ее звенели слезы.

Юрий молчал. Он точно знал, что прав, что выход у него – да и у нее – только один, не ведал сомнений, что пройти им обоим через это нужно именно сейчас, пока стена между ними не затвердела, не зацементировалась, но вдруг пересохло почему-то горло. Как найти слова, как сказать?.. И как пережить, если она не поймет?

– Дело, – выдохнул хрипло. – Дело такое. Я у тебя спросить хотел… Ты в монастырь раздумала идти?

Ее недоумевающий взгляд сквозь темноту – как прикосновение!

– В монастырь? Да сама не знаю. Я просила Бога дать сегодня последний знак – будто мало мне еще знаков! – ну и появилась Инга, а потом ты. Только я не знаю, как все это трактовать: «за» или «против».

– Наверное, «против», – поспешно сказал Юрий. – Еще чего спросить хотел… В монастырь – это из-за… ну, из-за секса? Из-за того, что было в Аммане? Чтобы оно не повторялось в твоей жизни?

– А ты как думаешь? – сухо усмехнулась она. – Мне этого секса… по гроб жизни хватит!

– Ты уверена?

– В каком смысле? – Голос Алёны стал настороженным.

– В смысле знаков, которые ты попросила. Я думаю, все, что произошло, не только для того произошло, чтобы ты сегодня из Выксы уехала и оказалась вдали от монастыря. Ну, чтобы мирские заботы тебя одолели. Я думаю, главное не в этом. Главное – в тебе. Ты столько испытала, и тебя это прошлое никак не отпускает, но жизнь идет, и ты не можешь этого не понимать…

Ох, как падало, обрывалось сердце, как сохли губы от страха все испортить, сломать, потерять! Но больше нельзя было топтаться на месте, уже пора было сказать все прямо.

– Я думаю, что люблю тебя. Нет, ты молчи, – вскинулся он, уловив легкое движение в темноте. – Я так думаю, но тебя это ни к чему не обязывает. Мы чудом встретились, и все, что нас сводит беспрестанно, – это ведь не просто так, это все не зря. Но ты мои чувства можешь разделять или нет – твое дело. Потом решишь, это не к спеху, в конце концов. Я сейчас вообще-то о другом.

Вздохнул поглубже – и выпалил:

– Мне кажется, прежде чем ты все решишь окончательно, определишь свою судьбу, нам нужно с тобой лечь в постель и заняться любовью.

Господи, ну почему только этот дурацкий словесный оборот сейчас и оказался уместен?! Нельзя сказать – «предаться любви», потому что взаимности между ними нет и вообще неизвестно, счастье это им принесет или горе. Речь идет о чем-то вроде опыта – на той тончайшей грани души и физиологии, по одну сторону которой зияет бездна отвращения, зато по другую – сияет высокая страсть.

– Почему – нужно? – прошелестела Алёна.

Юрий невольно перевел дух. Сказать правду, он ждал пощечины, или истерики, или чего-то вроде той сцены, которая уже разыгрывалась на его глазах в одной из кают незабвенного «Салона Каминов».

– Не знаю, – ответил откровенно. – Чувствую так.

– Это что… из-за альбома?

– Да, – ляпнул Юрий, но тотчас спохватился, что она может услышать за этим «да», и его даже пот прошиб от страха. – Только не подумай, будто эти картинки меня возбудили. Я вполне нормальный человек, ничего, кроме отвращения, они у меня не вызывают.

– А, ну понятно, – так же безжизненно, почти беззвучно произнесла Алёна. – Это ты как бы ради меня стараешься, да? Чтоб у бедной девушки не было комплексов, так, что ли?

– Отчасти, – признался Юрий. – Но только отчасти. Может, ты забыла, что я вначале сказал, ну так я и повторить могу!

Девяносто девять женщин на ее месте с деланным равнодушием спросили бы: «А что ты сказал?» Она же только усмехнулась:

– Ты хочешь прямо сейчас, здесь?

– Да.

– А если я не смогу? Или, еще хуже, не сможешь ты? Вспомнишь то, что я тебе рассказывала, – и…

– За меня ты, пожалуйста, не беспокойся, – сухо прервал Юрий. – Ну а если не сможешь ты, значит, ничего не будет.

– Забавно, – произнесла с отвращением Алёна. – Оказывается, я давно уже об этом думала. Казалось бы, ну, по идее, если книжки вспомнить и все такое, всякую такую психологию, изнасилованная женщина должна получить отвращение к сексу до конца жизни. И оно у меня было, это отвращение. Но вместе с тем я, как выяснилось, думала, что надо попробовать это с другим человеком… Я и про тебя думала – ну, в этом смысле, – еще когда лежала под тремя одеялами в каюте, помнишь?

– Помню. Я тоже думал. И тогда, и потом, и еще раньше. Всегда.

– Как-то дико, наверное, что мы так просто обо всем этом говорим, да? – шепнула Алёна. – Это же должно быть… ну…

– Нам просто не повезло в этом смысле, ни тебе, ни мне. С любовью не повезло. Высохло все в душах, а хочется, чтобы цвело и сияло. Ну что поделаешь, если нам придется начинать с того, чем для многих других все венчается? Вдруг получится!

Она молчала так долго, что Юрий уже почти уверился, что не дождется ответа. И вдруг прошептала:

– Только, пожалуйста, не зажигай свет, хорошо?

Да у него и в мыслях такого не было!

И вот, в кромешной темноте, под протяжные всхрапывания бабы Вари, на расшатанном старом диване, который – наверное, от изумления – даже ни разу не скрипнул, сначала одетые, а потом постепенно сбрасывая с себя все до последней ниточки, сначала торопливо и неловко, стесняясь и вздрагивая, а потом все смелее, все горячее, они начали трогать друг друга руками, губами и телами, то шепча что-то невнятное, то погружаясь в молчание, полное вздохов, и постепенно забыли обо всем на свете, кроме себя… А когда распались тяжело дышащие тела, оказалось, что диванчик слишком тесен, так что им пришлось опять обняться, чтобы заснуть. И одиночеству, которое вновь вздумало просунуть меж ними свой обоюдоострый меч, пришлось уныло удалиться.