Елена Арсеньева - Имидж старой девы

– Прелестные письма, Пьер, – говорит обладатель этих музейных рук. Между прочим, голос у него тоже «антикварный». Более всего он напоминает шелест ветра над какими-нибудь доисторическими руинами: легкий, тихий, лишенный эмоциональных оттенков. – Масса интересных деталей. Конечно, это не совсем то, что я разыскиваю, но все же я возьму некоторые из этих писем. Сейчас еще просмотрю вон ту стопку и тогда выберу окончательно… – Он берет другой листок и начинает разворачивать его бережно, словно священнодействуя.

Я вздыхаю с превеликим облегчением. Итак, у «пирата» клиент! Слава богу, мы не одни с этим опасным «криминэлем»! Моментально чувствую себя свободнее и принимаю именно тот вид, который от меня требовал Бертран: богатой и легкомысленной особы, лишенной каких бы то ни было моральных устоев.

– Бонжур, месье, – говорит Бертран, оглядываясь. – О, кажется, мы наконец-то попали именно туда, куда надо!

– Чем могу служить, месье, мадам? – с полупоклоном спрашивает «пират».

Я бросаю на него взгляд из-под ресниц, как и положено роковой женщине. Все-таки очень эффектная у него внешность! Ему бы в кино сниматься, какой типаж! А может, Бертран ошибся? Может быть, это вовсе не пират грузил вчера вечером в мусорный контейнер труп убитого им человека? И он вообще не имеет никакого отношения к нападениям на антикваров?

– Я – литературный агент Мишель Дюпор, – нагло врет Бертран. – А это – моя клиентка. Она русская, – он делает кивок в мою сторону. – Она известная в своей стране писательница, автор многочисленных исторических романов. Некоторые из них сейчас готовятся к печати в издательстве «Глоб». Мою клиентку зовут… Алена́ Е…Есени́н.

Матушка Пресвятая Богородица! Это имя Бертран повторил раз сорок, пока не выучил наизусть. И все же перепутал! Право, только французы с их манерой ставить ударение на последнем слоге, способны произнести имя Алена как Алена́. Просто фантастика какая-то. И что еще за Есенин?! Пусть простит меня моя любимая писательница Алена Есенина за то, что я прикрылась ее именем, как вуалью, но она правда пишет очень недурные исторические романы, и с этим «псевдонимом» я гораздо увереннее себя чувствую. Правда, я и не предполагала, что это красивое имя можно так исковеркать.

– О! Бонжур, мадам Есени́н! – галантно произносит «пират», неотрывно глядя на мои ноги, точнее, на то конкретно место, где они соединяются с бедрами. Причем это место – не сбоку… И не сзади… Кажется, я все-таки еще недостаточно похудела. Похоже, Аринины джинсы мне по-прежнему чрезмерно узки…

Очевидно, в эту лавочку не очень часто захаживают известные русские писательницы! Седой джентльмен уже не столь внимательно вчитывается в старинные письма. Он тоже косит глазом в мою сторону, но, как человек воспитанный, делает вид, будто вовсе и не прислушивается к нашему разговору.

– Мадам Алена́ работает сейчас над новым романом, который посвящен пребыванию в Париже русского императора – Александра Первого, – вещает Бертран. – Вернее, той романтической истории, которая сопутствовала его знакомству с Жозефиной Бонапарт, бывшей женой Наполеона и бывшей императрицей.

– Романтическая история? – повторяет «пират», глядя своими выпуклыми глазами теперь уже на мою грудь. – А что, там была какая-то романтическая история? С чего вы взяли?

– Ну, об этом упоминает, к примеру, Ги Бретон, – небрежно произношу я, с великой признательностью вспоминая моего начитанного бо фрэр. – И многие другие историки. Не зря говорят, что, именно повинуясь любви к Жозефине, Александр отменил военную контрибуцию и сохранил за семейством Богарнэ такие привилегии, которые привели в негодование аристократию и Бурбонов вообще.

– Ну и чего бы вы хотели? – ухмыляется «пират». – Чтобы я возместил убытки, которые из-за вашего влюбчивого императора потерпела Россия? Ха-ха-ха!

Собственная шутка нравится ему просто-таки чрезвычайно, и он довольно долго покатывается со смеху.

Господи, какой глупец, оказывается! Я-то полагала всех антикваров образованными людьми! Я их, правда, знаю мало, но вот возьмите хотя бы Алика Фрунзевича из магазина «Берегиня», что в Нижнем Новгороде на Покровке. То, чего не знает он о кузнецовском, к примеру, фарфоре, просто не стоит и знать! А этот… Правда что: барыга – он барыга и есть.

Мы с Бертраном чувствуем себя по-дурацки. Да, зря он меня послушался… Это была моя выдумка, это я переусложнила нашу легенду. Бертран предлагал изобразить просто случайных посетителей, интересующихся работами Луи Поля Вернона, а я начала крутить-вертеть. Совершенно по классику: «Образованность хочут показать!» И вот вам результат.

Ну, пора поставить на место этого криминального хама!

– Если вы не в состоянии разговаривать нормально, без идиотских шуток, то мы можем покинуть эту лавчонку! – произношу я с величественным видом. – Мне говорили о вас как о человеке, среди клиентов которого есть люди, интересующиеся этим периодом истории.

«Пират» преображается на глазах. Его горбатый нос непостижимым образом вытягивается, приобретая удивительное сходство с лисьим. Ноздри раздуваются.

– Миль пардон, мадам! – отвешивает он поклон, весьма напоминающий придворный реверанс. – Я приложу все усилия, чтобы исполнить любое ваше желание. Соблаговолите только приказать! Что вас интересует? Документы начала девятнадцатого века? Частные письма? Добыть их сложно, однако возможно. Боюсь, конечно, они будут стоить огромных денег…

– Я не стеснена в средствах, – делаю небрежный жест. – Но мне нужны не собственно документы. Мне нужны услуги эксперта.

– Историка, вы имеете в виду?

– Нет, эксперта-антиквара, который может удостоверить подлинность одного документа, который попал ко мне совершенно случайно. Это… по моим предположениям, это дневник камеристки Жозефины.

– Вы имеете в виду Клер де Ремюза? – вдруг слышу я легкий голос, напоминающий дуновение ветра вечности. О, да это заговорил клиент «пирата»!

Спасибо за вопрос! Прямо в яблочко! Какое счастье, что я успела-таки пролистать дневник!

– Мадам де Ремюза была одной из приближенных дам императрицы, – изрекаю я со знанием дела. – Речь же идет о дневнике ее камеристки по имени Жизель.

– Пардон, мадам! – говорит клиент «пирата», поворачиваясь на своей крутящейся табуретке.

Я вижу его лицо, изрезанное морщинами. Твердый подбородок, подпертый крахмальным воротничком, бакенбарды… Вид франтоватый и интеллектуальный одновременно. Такое ощущение, что на меня смотрит оживший портрет начала девятнадцатого века! И я уже где-то видела этот портрет. Только не помню, где и когда. В Лувре? В Историческом музее? Просто в сборнике портретов минувших эпох?