Питер Чейни - Зловещее поручение

— Это меня устраивает. Я займусь им основательно. Положитесь на Голвейду. Парень залепечет очень скоро и болтать будет так, что его не остановишь.

Он начал снимать пиджак.

Я вышел из коттеджа, обошел его вокруг и двинулся по знакомым погрузившимся в полную темноту улицам и переулкам к служебному входу в кинотеатр.

Была чудная теплая ночь. Легкий бриз приятно освежал лицо, и я шел, раздумывая над тем, как хороша была бы жизнь, если бы не было этой мировой войны со всеми ее ужасами и страданиями, со всеми этими отвратительными типами вроде тетушки, Равалло и прочими крысами.

Вскоре мои мысли сосредоточились на Джанине. По–видимому, размышлял я, Джанина ими уже раскрыта. Как это ни печально, но нужно было считаться с этим фактом. Группа тетушки — Бетины полагает, что Джанина имела какой–то деловой контакт с Сэмми и, возможно, установила такой контакт со мной. Они видели ее с Сэмми и знают о моих встречах с ней. Следовательно, они будут стараться заставить ее говорить. И примерно тем же способом, каким мы пробуем превратить в болтливого парня Равалло. Они постараются выудить у нее все о Сэмми и обо мне, и тот факт, что она очень мало знала о делах Сэмми и ничего не знала о моих делах, вряд ли сколько–нибудь может облегчить ее участь.

Невольно Джанина подыграла им. На столе она оставила почтовую открытку с фотографией Мавританского замка, и еще хуже то, что, по–видимому, она оставила железнодорожный справочник открытым на странице с названием станции Чипингфилд. Все это было наиболее вероятным, хотя и не исключало особую слежку за ней. Так или иначе, им не трудно было догадаться о ее намерении установить контакт с мисс Кэрью. Но они успели опередить ее в этом. На сцену снова вышел Равалло. Он выдал себя за Сэмми, когда позвонил мисс Кэрью и сказал, что некая Джанина вскоре посетит ее, что нужно сделать то–то и то–то и ни в коем случае не говорить ей о том, что звонил сам Сэмми.

Итак, следовательно, Джанине, несомненно, было сказано, что она должна направиться в определенное место, и, скорее всего, она туда и направилась, не подозревая о западне.

Собственно, это и было главной причиной того, что по отношению к Равалло я решил не останавливаться ни перед чем. Голвейда должен был довести свое дело до конца.

Тем временем я свернул в узкий проход, который вел прямо к служебному входу в кинотеатр. Двигаясь в тени заборов и деревьев, я прошел мимо нужных мне дверей и внимательно осмотрел ближайшую аллейку. Все было тихо, и ни одной живой души не видно. Я вернулся к служебному входу. Освещавшая его лампочка была включена, а сама дверь помещалась в небольшой нише в стене, что делало человека, прижавшегося к ней, почти невидимым со стороны улицы.

Я прислушался. Из помещения не доносилось ни звука. По всей вероятности, там было пусто. Вряд ли уборкой занимались в этот час. Все же в течение нескольких минут я прислушивался и лишь затем принялся за дверь. Это была двойная дверь со старомодным замком, поддавшимся моим усилиям почти без звука.

Я вошел внутрь, закрыл за собой дверь, запер ее и, неподвижно стоя в коридоре, вновь прислушался. Но все вокруг было тихо. Я включил свой электрический фонарик и осмотрелся. Коридор, в котором я находился, вел к сцене. По обе стороны виднелись небольшие ниши, в которых помещались одностворчатые двери. Перед каждой дверью было несколько каменных ступенек. Я подошел к первой двери справа и открыл ее. Здесь находились проигрыватели, различные принадлежности к ним и довольно много мелких музыкальных инструментов.

Следующая дверь вела в конторку управляющего, а третья и последняя — в комнату обслуживающего персонала.

Я вернулся по коридору обратно и принялся обследовать помещения, расположенные слева. На дверях первой же комнаты слева я заметил табличку с надписью; «Великий Равалло — величайший в мире имитатор».

Дверь была заперта, и моя отмычка вновь вступила в дело. Войдя в комнату и убедившись, что окно надежно затемнено, я включил свет и, стоя у двери, внимательно осмотрел помещение.

Комната представляла собой обычную артистическую гримерную. На столе, возле зеркала и на стенах лежали и висели фотографии Равалло, афиши, плакаты, вырезки из журналов и газет, черно–белые и красочные; в углу на вешалке висел вечерний фрак и другие принадлежности для выхода на сцену. Возле стола стояла обычная плетеная корзинка для мусора.

Я принялся за тщательный осмотр всего содержимого. Исследовал даже подкладки фрака и пиджака, подошвы и особенно каблуки ботинок. 'Опрокинул корзинку для мусора на пол и тщательно пересмотрел все бумажки.

Но не обнаружил ничего.

Ссыпав мусор обратно в корзинку и расположив все вещи в том порядке, в каком они находились до меня, я присел за столик.

Тут находились различные принадлежности для грима, коробка пудры, баночка вазелина, полотенце, ящик с сигаретами и полбутылки виски. Здесь же, среди прочего, лежала небольшая книга в кожаном переплете. Я открыл ее. Это оказалась тетрадь с графиком работы Равалло.

Я принялся внимательно перелистывать и просматривать эту обычную в артистическом мире рабочую тетрадь с датами выступлений. Были записаны все места, где выступал Равалло в течение последних трех месяцев. Большей частью это были провинциальные и деревенские кинотеатры, а также небольшие мюзик–холлы.

Насколько я мог судить, большинство навещаемых Равалло местечек было расположено в районах далеко не маловажного военного значения. Кроме того, по двум–трем из этих районов, помимо самого Лондона, велась пристрелка «летающих снарядов».

На странице с отметкой кинотеатра в Боллинге были помечены часы выступлений, на одном из которых присутствовал и я. Следующая страница оказалась пустой. Выходной день? Я перевернул еще одну страницу. На ней оказалось расписание выступлений Равалло во «Флюгерном клубе» в Пелсберри. Он должен был выступить там два раза.

Последующие страницы были пусты. Следовательно, намечавшееся выступление в Пелсберри должно было быть последним.

Что же. этого надо было ожидать. Группа заканчивала какой–то этап своей деятельности.

Положив книгу на место, я еще раз бегло осмотрел комнату, выключил свет и вышел в коридор, закрыв дверь отмычкой.

Еще с минуту у меня ушло на то, чтобы 'незаметно проскользнуть через служебный вход и запереть его.

Пробираясь по узкому проходу, я попытался представить себе результат усилий Голвейды. Начнет ли говорить Равалло? Значительная вероятность этого, несомненно, существовала, несмотря на то что Равалло должен был понимать свою полную обреченность. Знал это Сэмми, попав к ним в лапы, должен был знать это и Равалло. Возиться с ним мы не имели никакой возможности, и смысла в этом не было абсолютно никакого. Все это Равалло должен был прекрасно понимать, но, с другой стороны, методы Голвейды — это нечто такое, что вполне могло пересилить всякое понимание и вынудить жертву заговорить. На это вполне можно было рассчитывать. Но что он может сказать? Скорее всего, он поступит так, как поступают опытные агенты обеих сторон, попав в затруднительное положение. Он может говорить достаточно правдиво о вещах, которые нам уже известны, избегая всего того, что как раз и представляет для нас ценность первостепенного значения.