Стюарт Стерлинг - Нет святых в аду: Сборник

Ванда погладила Хенсона по голове.

— Попадем, я это чувствую. Ведь мы ничего плохого не делали.

Хенсона ободрила ее ласка.

— Да, — согласился он. — Я знаю. Самое неприятное то, что мы не сможем ничего доказать.

Неожиданно его охватил ужас при мысли о чудовищных обстоятельствах гибели Ольги и Коннорса и их с Вандой безрассудном бегстве. Ему пришлось изо всех сил сжать зубы, чтобы его не стошнило.

Теперь они ехали по широкой дороге. Внезапно Ванда выпрямилась.

— Ах! Я совсем забыла!

— Что такое?

Ванда открыла сумочку и вытащила оттуда толстую пачку банкнотов.

— Мои деньги. Вместе с процентами оказалась тысяча девятьсот восемьдесят два доллар». Я попросила выдать мне десятки, двадцатки и полусотенные.

Хенсон взглянул на деньги в ее руке.

— Кажется, ты доверяешь мне?

Ванда посмотрела ему прямо в глаза.

— Я не сидела бы здесь, если бы не доверяла. Я надеюсь быть с тобой до конца своих дней, если, конечно, полиция нас не поймает.

Хенсон сложил в уме ее деньги и деньги, которые он взял из сейфа «Инженерного атласа» в шесть часов утра.

Исходя из существующих цен на жизнь, эти пять тысяч с небольшим долларов не были богатством, но их вполне хватало, чтобы доехать до Мехико, а потом уже Направиться в Центральную Америку, Южную Африку или на другой континент. Если их не задержат по дороге, они смогут добраться даже до Порту-Амелии в Африке, где Джонни Энглиш наверняка примет Хенсона на работу под другим именем. Безразлично, как его станут называть: Ларри Хенсон или Джим Будрик — только бы Джонни помог ему. В случае надобности Джонни Энглиш, не задумываясь, поклянется, что Хенсон действительно Джим Будрик и он, Джонни, присутствовал при его рождении и крещении!

Пачка банкнотов оказалась слишком толстой, чтобы влезть в карман, и Хенсон положил деньги Ванды к своим, в бумажник, радуясь тому, что не забыл его в машине.

— Ты права,— произнес он.— Я хочу сказать, права в том, что доверяешь мне. Я так же влюблен в тебя, как ты, наверное, влюблена в меня.

Ванда обиделась.

— Наверное?

— Наверняка, ладно.

Она положила голову Хенсону на плечо.

— Вот так... хорошо...— Она провела языком по губам, прежде чем продолжила: — Для... э-э... по различным причинам.

Хенсона больше не подташнивало. Он крепко обнял Ванду.

— О чем ты?

— Хорошо, скажу. В конце концов, мы оба замешаны в случившемся. Мне нечего будет сообщить, если нас поймают и вернут в Чикаго, потому что, учитывая мое прошлое, меня сочтут соучастницей убийства Тома. Ведь именно я ударила его лампой и я позвонила тебе по телефону.

— Точно.

— И смерть Ольги тоже ничего не прибавит. Здесь меня также сочтут виновной и, возможно, даже сообщницей.

— Не исключено.

— Потом, существует еще другая причина, самая значительная.

— Какая?

Ванда не успела ответить, потому что шофер снова опустил окно, отделяющее его от пассажиров.

— Послушайте, папаша.

— Что?

— Вы ничего не будете иметь против, если я поеду через Блу-Истланд и попаду в Кэлум-сити через Сибли-бульвар? Это немного дальше, чем по прямой, но там меньше транспорта и я скорее приеду на место.

— Поезжайте, где хотите.

— Я предпочитаю спросить. Некоторые устраивают шум за каждый лишний километр.

Шофер опустил стекло, и они снова остались в относительном уединении.

— Ну, так что? — начал Хенсон. — Ты сказала: «Существует еще другая причина»?

Ванда положила перекрашенную голову на грудь Хенсона! но ее пальцы нервно теребили юбку. Тихим голосом она ответила:

— Да, действительно, это так, но я еще не уверена.

— Не уверена в чем?

Она еще более понизила голос:

— Так вот, сегодня утром не случилось того, что должно было случиться.

— Что же это такое?

— То, что бывает у женщин каждый месяц.

Хенсон глубоко вздохнул, почти захлебнувшись воздухом. Он еле сумел прошептать:

— А-а-а!!! — Их глаза встретились, и он добавил: — Иными словами, тебе кажется, что ты беременна.

— Я буду знать точно через несколько дней. Ты не рассердишься, Ларри? Я ведь честно тебе говорила, что мечтаю иметь детей от тебя.

— Да.

Она по-прежнему смотрела ему прямо в глаза.

— Но ты ничего не отведаешь. Если все подтвердится, ты разозлишься?

Хенсон внезапно сообразил, что обнимает Ванду так крепко, что она едва переводит дух. Он отпустил ее и, поцеловав в щеку, произнес с благодарностью:

— Нет, я не рассердился. Если такое возможно, то, по-моему, я полюбил тебя еще сильнее.

Город назывался Игл-Пасо. Судя по карте, которую он приметил на бензоколонке, они находились недалеко от Ларедо. Назвавшись Джимом Будриком, Хенсон купил в Сан-Антонио подержанный кабриолет «форд» 1952 года.

Они поселились в Старом деревянном отеле. Его вестибюль выглядел довольно современным, но комната, в которую проводил их дежурный, таковой не оказалась. Потребовалось подняться на два этажа и пройти по длинному коридору, чтобы попасть в нее.

Из мебели там присутствовали старая железная кровать, выкрашенная белой краской, старый туалет, стул и несколько плечиков для одежды. Впрочем, номер был чистеньким, и, возможно, в дальнейшем их ожидали гораздо худшие помещения. Ладно, во всяком случае, они уже проделали немалый путь от Чикаго.

Хенсон сбросил пиджак и ботинки, растянулся на кровати и принялся наблюдать, как раздевается Ванда.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

Она сняла через голову платье и расстегнула лифчик.

— УСталой. Но со мной все в порядке. Сколько мы сегодня проехали?

— Немного. Мы же возвращались в Дилли, чтобы починить радиатор у того мексиканского горе-механика. В общей сложности не больше пятисот километров.

Ванда повесила лифчик на спинку стула.

— Уф! Какое облегчение! А сколько осталось до Ларедо?

Хенсон посмотрел на карту.

— Расстояния здесь не обозначены, но, судя по всему, где-то между двумястами пятьюдесятью и тремястами километрами.

Ванда сняла юбку и свои крошечные трусики.

— Ты должен знать точно, потому что ты инженер.

— Да, мне хотелось бы им быть.

Ванда наклонила голову, чтобы лучше рассмотреть корни волос в потемневшем от старости зеркале туалета.

— Черт! Мне опять надо краситься! Корни уже почернели.

Хенсон бросил карту на пол.

— До чего я буду счастлив, когда это кончится!

— Почему?

— Ты мне нравишься такой, какая ты есть, натуральной.

Ванда слегка повернулась, чтобы спросить:

— Ты говоришь я тебе нравлюсь?

— Я имел в виду, что люблю тебя.

Ванда вытащила из своего саквояжа бутылку с краской и перед тем как отправиться в ванную, присела на край кровати.

— Это приятно. Ты понимаешь, что я тебя тоже люблю?