Чарльз Сельцер - Охотник за приданым (cборник)

Я поверила в вас. В какой-то степени вы заслуживаете этой веры. У вас хорошее сердце, вы великодушны, даже добродушны со всеми, кроме меня, но мне нет дела до того, как вы ко мне относитесь. (Когда она это заявила, ее губы плотно сжались и в глазах появилась подозрительная влажность.) Я собираюсь выполнить обещание, которое дала вашему отцу, что бы вы ни делали. Но я не хочу, чтобы вы принимали меня за женщину, которую вы вообразили себе... Я не нуждаюсь в дураках, подобных Нилу Таггарту, или в ком-нибудь еще.

Кэлюмет онемел. Ее страстная речь поразила его так глубоко, что никакие слова не шли ему на ум. Она говорила правду — это он знал. Как будто свет зажегся перед ним, освещая все темное, грязное, контрастирующее с тем немногим хорошим, что было в нем.

Потом свет так же внезапно потух, оставив ему тоску и страстное желание быть таким, каким она хочет его видеть. Непроизвольно Кэлюмет снял шляпу и с почтением поклонился Бетти. Затем он достал из кармана бумагу и, развернув, протянул ей. Она взяла и с удивлением взглянула на нее. Это был план балки с указанием, где зарыт идол. Ее лицо побледнело, и она поняла, что, возвращая ей план, Кэлюмет признавал ее честность. Он поверил в нее!

Итак, он капитулировал.

Бетти взглянула на Кэлюмета, собираясь поблагодарить, но он быстро повернулся и ушел.

Бетти больше не видела Кэлюмета в этот день и встретила его только после обеда следующего дня. Он ничего не говорил, но по его лицу, в которое она тайком всмотрелась, было ясно, что он много думает сейчас, и Бетти сочла это хорошим знаком. Утром третьего дня Кэлюмет оседлал черную лошадь и сказал Бобу,дсоторый очутился рядом, что едет в Лазетту.

Прошло уже часа два после ужина, когда он вернулся. Мэлколм, Дейд и Боб спали. В кухне за столом, покрытым чистой скатертью, сидела Бетти. Она держала ужин Кэлюмету в печке и сейчас, штопая Бобу чулки, думала о своей жизни в последние месяцы и о Кэлюмете.

Услышав, что черная лошадь приближается к дому (Бетти уже научилась узнавать ее поступь), она заволновалась, отложила работу и подошла к окну. При лунном свете ей было видно, как Кэлюмет спрыгнул из седла. Он не повел лошадь на конюшню, а привязал ее к перилам, даже не сняв седло, и Бетти поняла, что случилось что-то необычное.

Она услышала тяжелые, быстрые шаги Кэлюмета, и если у нее еще оставалась слабая надежда, что ничего не произошло, она исчезла, как только он вошел в кухню. Он выглядел утомленным. Его одежду покрывал толстый слой пыли — очевидно, он много ездил. Он тяжело дышал, глаза его выражали чувство глубокого волнения.

Кэлюмет плотно прикрыл дверь и прислонился к ней спиной. С ним произошло что-то настолько серьезное, что он совершенно изменился. Это был не тот Кэлюмет, которого она знала,— жестокий, злобный, властный, насмешливый. Какое-то большое волнение и напряженность заставили его раскрыться. Бетти показалось, что он обрел самого себя... То возрождение, на которое она надеялась, произошло в нем за это время.

Бетти не знала, что три дня в Кэлюмете происходила мощная внутренняя борьба; перемены в характере давались ему медленно и мучительно. Она только почувствовала, что в нем произошла великая перемена. Он стал мягче, добрее, внимательнее к окружающим. И это отразилось на его лице, несмотря на его видимую суровость. Сердце Бетти наполнилось невыразимым счастьем.

— О! — воскликнула она.— Что с вами случилось?

— Ничего,— ответил он с серьезной улыбкой!— Пока ничего, исключая то, что я понял, каким был дураком. Но понял я это слишком поздно.

— Нет,— сказала она, думая, что он говорит о переменах в его характере.— Это никогда не поздно.

— Я понимаю, что вы имеете в виду,— ответил он.— Но тут есть еще кое-что. Я должен бежать отсюда, бежать из страны. Шериф преследует меня.

— За что? — спросила она, задохнувшись.

— За, убийство Ола Шарла.

— Ола Шарла? — воскликнула Бетти, взглянув на него с изумлением.— Но вы сказали, что его убил индеец по имени Телза.

— Так мне сказал Шарл. А Таггарты заявили, что это сделал я. Они присягнули в этом. Я должен бежать. Нельзя бороться с законом в случае, подобном этому.

— Но вы ведь не убивали его!— воскликнула Бетти.— Вы мне так сказали, и я знаю, что вы не лжете. Они не могут доказать, что это сделали вы.

Кэлюмет рассмеялся.

— Только вы одна можете поверить мне. А как я могу доказать, что это сделал не я? Против меня одного двое. Таггарты нашли меня в лесу около Шарла. У меня был нож. Вокруг больше не было никого. Я похоронил Шарла. Таггарты присягнули против меня. Каковы же мои шансы?

Бетти молчала, и он снова рассмеялся.

— Они ловко выставляют меня отсюда. Я даже не предполагал, что у них хватит ума додуматься до такой пакости.

Он отошел от двери и сел за стол, поглядывая то на тарелки, которые она ставила, то на нее.

— Черт возьми! — сказал он больше самому себе, чем ей.— Если бы это случилось три месяца назад, я бы просто посмеялся над этим. Мне бы это показалось только забавным. Это ваша вина,— продолжал он, взглядывая на нее,— я имею в виду, вина не в том, что произошла вся эта чехарда, а в том, что теперь мне это не кажется забавным. Вы заставили меня смотреть на все по-другому.

— Я очень сожалею,— сказала Бетти, сильно побледнев.

— Сожалеете, что я смотрю на все по-другому? — сказал он.

— Нет, нет!

— Тогда сожалеете о том, что случилось? Да, я тоже сожалею. Вы знаете,— продолжал Кэлюмет, и краска залила его лицо,— я понял, когда ехал сюда, что мне совсем не хочется отсюда уезжать. Для меня это теперь единственный дом. И еще я понял, что не могу разрешить себе всего того, что разрешал три дня назад, до разговора с вами. Или, вернее,— поправился он с улыбкой,— до того, как вы поговорили со мной. Есть разница, не правда ли? Дейд правильно сказал, что я был как ложная тревога. Что я слишком много думал о себе и забывал о других. Он был прав. Я действительно никогда не думал о других людях. Но если бы он сказал, что таково и ваше мнение обо мне, я бы высмеял его. Но вскоре я стал замечать, что задумываюсь над некоторыми вещами, на которые раньше не обращал внимания.

Прежде всего я почувствовал, что совсем не горжусь тем, что поколотил вашего деда. Я совсем не собирался позволять вам руководить мною и был намерен вести себя с вами как с обыкновенной женщиной. Когда же я увидел, что вы не похожи па всех остальных, я решил сбить с вас спесь, но не мог этого сделать, хотя вы меня и раздражали. Вы мне показали, что несмотря ни на что вы верите мне. И, задирая вас, я страдал, как будто лягал самого себя. Вот что я хотел вам сказать, прежде чем уеду. Может быть, если бы я здесь остался, я никогда не понял бы всего этого до конца.