Стефани Пинтофф - И занавес опускается

— Тогда ты будешь заниматься им, а я — Фроманом, — кивнул я.

— Будь осторожен.

Его комментарий мне показался формальностью; мысли Малвани уже были заняты другим.

— Лучше покончить со всем как можно скорее.

— Если пожелаете действовать осмотрительно, то в эту субботу намечается театральное… — начал Алистер.

— Мы не можем дожидаться субботы, — покачал я головой. — У нас три убийства.

— Его сотрудники должны знать домашний адрес своего работодателя, — предложил Малвани.

— Тогда возьмите с собой Изабеллу, — отрывисто произнёс Алистер. — Доверяю вам заботу о ней. И судя по тому, что я слышал о мистере Фромане, — добавил он, — ваш разговор пройдёт глаже, если вы нанесёте ему визит вместе с прекрасной дамой.

Совет был неплох, но я подумал, что «прекрасной дамы» может оказаться и недостаточно. По крайней мере, в этом случае.

Из-за убийства мисс Биллингс и покушения на детектива Марвина в «Новом Амстердаме» и спектакль «Красавчик Браммел», и другие постановки были отменены полицией до дальнейших распоряжений. После всего, что я слышал о Чарльзе Фромане, его положении в синдикате и амбициях, мне не представлялось, что он воспримет эти новости спокойно.

И после подобных катастрофических для театра событий я должен был ещё и опросить этого чрезвычайно скрытного человека?!

Нет, даже с помощью Изабеллы этот разговор простым не будет.

Потребовалось несколько часов, множество телефонных звонков и даже небольшая взятка одному из сотрудников Театрального Синдиката, чтобы, наконец, выяснить хоть какую-то информацию о затворнике Фромане.

И когда мы всё-таки узнали его местонахождение, он оказался буквально по соседству — в отеле «Никербокер».

А отель находился всего в квартале от «Нового Амстердама», где детектив Марвин продолжал бороться за жизнь.

Основная резиденция Фромана находилась в шикарном особняке в Уайт-Плейнс к северу от Нью-Йорка, но если какой-то спектакль требовал от него личного времени и вмешательства, он останавливался в самом центре театрального района города — в пентхаусе отеля «Никербокер».

Мы решили прийти к Фроману к обеду, ведь очевидно, он был человеком привычки и обедал всегда в одно и то же время. Фроман был ценителем изысканной кухни, но предпочитал уединение, и вследствие этого редко обедал в общественных местах.

Человек Алистера сообщил, что нас вряд ли примут без предварительного приглашения.

Ровно в четверть седьмого дверь лифта открылась, и официант, одетый во всё белое, выкатил тележку с сервированными серебряными тарелками и бутылкой французского «Шардоне».

— Это для мистера Фромана? — спросил я, выходя и становясь на пути официанта.

Тот начал заикаться:

— Боюсь… Боюсь, я не могу вам сказать, сэр.

— И не надо. Я забираю тележку.

Я показал ему полицейский значок и быстро протянул несколько монет.

Его глаза расширились от удивления.

Я приложил палец к губам.

— И никому ни слова.

Он нахмурился беспокойно, но спустя пару секунд развернулся и, не оглядываясь, нажал кнопку вызов служебного лифта.

Когда он удалился, я постучал в дверь и крикнул:

— Обслуживание номеров!

Молодая служанка, открывшая дверь, даже не взглянула на меня, но бросила подозрительный взгляд на Изабеллу — в сером шёлковом платье с кружевным шарфиком она никак не могла сойти за официанта или прислугу.

— Мне вас представить?.. — запнулась она.

Я ответил, прежде чем Изабелла успела что-то произнести:

— Конечно. Сообщите ему, что прибыла миссис Синклер в сопровождении мистера Зиля.

— А вы с ним были знакомы прежде, сэр?

Я выдал свою самую чарующую улыбку.

— Не имел чести, но мистер Фроман прекрасно знаком с семьёй миссис Синклер.

Это была правда. В Нью-Йорке не найти бо́льших покровителей искусства, чем семейство Синклер.

Служанка с сомнением посмотрела на меня, но, тем не менее, провела нас в небольшую гостиную и пообещала представить хозяину.

— Вы же не станете отвлекать мистера Фромана от трапезы? Он как раз собирался обедать.

— Конечно, нет, — любезно отозвался я. — Мы вполне готовы поговорить с мистером Фроманом, пока он ест, если он не против.

Лицо служанки исказилось от испуга.

— Нет-нет, сэр! Он всегда ест один!

Но пока мы ожидали в небольшой гостиной с голубыми диванчикам и вычурными обоями с алыми розами, стало ясно, что этот воскресный вечер Чарльз Фроман проводит не в одиночестве.

Мы услышали мужской голос: глубокий, красивый тенор. Скорей всего, он принадлежал Фроману.

Я поднялся и слегка приоткрыл дверь, соединявшую нашу маленькую комнатку с соседней огромной гостиной.

— Хелен, милая моя, — услышали мы его голос. — Не стоит бояться величия поэта. Конечно, язык отличается от современного. Но в глубине души, это обычная история о девушке, которая глубоко, страстно, всей душой любит парня.

Мы с Изабеллой заглянули в приоткрывшуюся щель.

Чарльз Фроман сидел в кресле, скрестив ноги «по-турецки» — довольно странная поза для взрослого мужчины.

Хотя мистер Фроман определённо не был обычным человеком.

Среднего телосложения с круглым приятным лицом. Этим вечером он надел рубашку в синюю тонкую полоску и чёрные брюки.

Он сидел к нам боком, но я видел, что вокруг его глаз разбегаются морщинки, когда он весело усмехается, подбадривая свою собеседницу.

Она же сидела лицом к нам, и мы могли её прекрасно рассмотреть. Молодая инженю с тёмными, почти чёрными волосами, яркими голубыми глазами и смущённой улыбкой держала в руках несколько листов бумаги — очевидно, её речь в сценарии.

— Это кажется таким простым, когда вы об этом говорите, Чарльз. Но для меня это совсем не просто.

Она печально улыбнулась.

— Чепуха.

Он поднялся с кресла и взмахнул рукой, словно отбрасывая прочь её беспокойство. Теперь, поднявшись во весь рост, он оказался ещё крупнее, чем мне показалось на первый взгляд.

— Я бы не выбрал тебя на роль Джульетты, если бы ты не смогла этого сделать. Давай, попытайся ещё раз. Но на этот раз…

Фроман сделал многозначительную паузу.

— На этот раз я хочу, чтобы ты думала о другом. Не надо больше бояться Шекспира, пусть он и является величайшим из когда-либо живущих драматургов. Не надо переживать о том, что роль Джульетты — крупнейшая в твоей карьере. Ясно?

Фроман начал кружить вокруг девушки, и даже я попал под влияние его голоса.

— Думай о том, что эта пьеса написана человеком, который просто любил театр. Как я и ты. Он жил сценой и изливал глубочайшие чувства, доступные человеку, на бумагу, в свои произведения, созданные специально для его любимого театра «Глобус».