Вадим Агапов - Гроссмейстер

Оставив оставшиеся деньги дома (и спрятав их в кухне на полке под пачкой спагетти), я отправился в больницу выполнять поручение Арсения. Точнее, проверять мою собственную идею, доведенную до абсурда Строгановым. Я был, конечно, зол на него и на его вполне ожидаемую реакцию. Однако, здраво помыслив, я осознал, что все-таки идея моя была хорошей, раз уж сам Арсений оценил ее, дав добро на ее осуществление, хоть и с явным издевательством с его стороны. Поэтому я, чувствуя ответственность и гордость одновременно, шел на поиски.

По дороге я купил две большие пиццы и пирог с лимоном. Чтобы не тащиться через главный вход, я перелез через забор с небольшого проулка, там, где у нас запасные ворота. Это был популярный вход и выход из больницы, поскольку экономил минут двадцать до ближайшей станции метро. Утром и вечером здесь выстраивалась очередь перелезающих через забор. Мужчины подавали руки женщинам, помогая им спрыгивать на землю, а женщины держали сумки, пока мужчины карабкались наверх. Сейчас мне помог охранник, подержал пиццы и пирог. Правда, попросив показать пропуск.

Около дверей в реанимацию стояли человек семь-восемь посетителей. То есть, две женщины сидели, а остальные стояли. Приближался час приема родственников пациентов, лежащих у нас, и эти родственники, а может просто знакомые ожидали дежурного доктора. Меня увидели, узнали, после чего обступили плотным кольцом. Я, хоть и не дежурил, стал отвечать на вопросы, успокаивать, подбадривать, вселять надежду… Одна из женщин, сидевших на скамеечке, старая и толстая, поняв, что я доктор, а не доставщик пиццы, громко сказала:

– Могли бы сиденья нормальные поставить! Для всех, а не одно… а не пироги тут таскать…

Я решил не расстраивать моего брата, подарившего нашему отделению трехместную скамейку, и не передавать ему пожелания этой посетительницы.

Выслушав, сидя в ординаторской, все больничные новости, новости про больных, мнения персонала про начальство (больничное, городское и государственное) я обратился к дежурившему доктору с просьбой поискать кое-кого в компьютерной базе пациентов больницы.

– «Неизвестную» женщину и Сердюкову Маргариту, – уточнил я, – поступала 20 апреля.

– Смотрите, – через несколько минут сказал доктор, – в этот день поступала «неизвестная», в семь пятьдесят вечера, «кома неясной этиологии»… перепила, наверно, – пояснил он. – Числится за хирургией… а нет, переведена на терапию. Сердюковой нет, но есть Сердюков. С инфарктом миокарда, числится за кардиологией. Неизвестной 40 лет, Сердюкову 50.

– Спасибо, – поблагодарил я, понимая, что все-таки придется идти в приемный покой. Почему? А потому что по опыту я знал, что случались ситуации, когда человек попросту «пропадал» из компьютерных списков. Но обязательно оставался в «бумажных»! А они хранились в приемном покое. Нужно было идти… Правда, был еще шанс с этой «комой неясной этиологии»… А вдруг повезет? – подумал я и на всякий случай взглянул на графики дежурств по больнице. В тот день в хирургической реанимации дежурила моя приятельница. «Попытка не пытка, правда, товарищ Берия?» – вспомнил я старый анекдот.

– Привет, Алия! – набрал я номер своей знакомой. – Ты не помнишь, двадцатого апреля, ты тогда дежурила, поступала неизвестная женщина примерно 40 лет?

– Смеешься? Они каждое дежурство поступают! А с чем?

– Кома неясной…

Доктор не дала мне договорить:

– Пьяная, понятно. Подожди, я сейчас журнал гляну… – слышно было, как пиликал аппарат ИВЛ, видимо, Алия выходила из реанимационного зала, потом шаги и снова голос: – Как дела? В Италию собираешься? Так, смотри… Да, была твоя «кома»… утром очухалась… ага, перевод на терапию… спасли, значит…

Продолжая надеяться на чудо, я позвонил на терапевтическое отделение. Там мне поведали, что «неизвестная № 226», очухавшаяся в хирургической реанимации, была выведена из состояния похмелья, и за те несколько дней, которые она провела в палате, отъелась, а заодно и пообследовалась, и благополучно выписалась. А на выписку родственники принесли ее паспорт, и она стала «известной», некой Кобеляцкой…

К сожалению, наудачу не получилось, поэтому меня ждал скрининг, то есть просеивание! Я накинул на себя халат и отправился в приемное отделение.

– Доктор! – крикнули мне вслед. – Мы вашу пиццу съели!

Я уже бежал по лестнице, рабочий день заканчивался, дневные смены радостно двигались в сторону забора, навстречу заступали на сутки мрачные дежуранты. Я понял, что уже значительно больше четырех и послал Арсению смс: «Буду позже, ищу женщин!» В ответ я получил: «Доктор! Помни о детях!» «С кем поведешься, от того и наберешься», – ответил я ему на ходу.

Встав ногой на поребрик (да простят меня москвичи!), я пропустил машину скорой помощи, лихо выруливавшую из больницы, а заодно огляделся вокруг. Когда работаешь, то не замечаешь, что уже весна, что деревья покрылись листьями, хотя еще совсем недавно были под снегом, что цветущую сирень пациенты рвут на букеты и дарят врачам при выписке из больницы, отчего в ординаторских стоит дивный аромат, словно визитная карточка приближающегося лета… Короче, глубоко вдохнув воздуха свободы, я вошел в приемное отделение.

Здесь, словно волны на море, поступали пациенты. То неожиданно подъезжали несколько «скорых», выгружая больных и заполняя весь этаж, то так же внезапно наступало затишье перед следующей волной.

В диспетчерской, куда я зашел, было суетно и шумно. Что, впрочем, не мешало спать свернувшись калачиком на продавленном диване кому-то из персонала.

Я попросил журнал «поступлений», раздобыл лист бумаги, ручку и уселся в углу, стараясь никому не мешать, да и к себе не привлекать внимания.

Открыв нужно число, я стал изучать списки больных, поступивших в эти сутки. Народу было много! Что-то около двухсот человек. Моя идея была в том, чтобы вычислить только тех, кто поступил не по «скорой помощи», а, как говорят у нас, «сам», «с улицы». Но Строганов жаждал узнать еще и судьбы всех поступивших женщин до пятидесяти лет. Не говоря о том, что по его словам, был еще один вариант: она поступила под чужой фамилией! – я постучал ручкой по толстому казенному журналу. – Это могло быть, если она поступала без сознания или в измененном сознании, тогда она, теоретически, могла быть под чужой фамилией… Ошиблись при заполнении истории болезни, перепутали документы… Всякое, конечно бывает, – подумал я и отвлекся, поскольку в окно диспетчерской стучал какой-то мужчина. На нем был темно-синий, солидного вида костюм, а на багровом лице – выражение крайнего недовольства. Из комнаты как раз почти все вышли, и я остался один. Впрочем, не считая спящего на диване.