Юрий Герман - Повести и рассказы о советской милиции

– Отставить шуточки, – остановил я их и спросил у

Любы: – Расскажите, как все произошло. С чем вы ее задержали?

– С яйцами, – ответила девушка.

– Где они?

– Под кофтой, – сказала девушка. – А вы отвернитесь, Дмитрий Александрович… И вы, ребята, что уставились?

– Пошли, выйдем, – предложил я дружинникам.

Мы вышли в коридорчик. Парни хихикали, перемигивались. Я видел, что им очень хотелось бы поскорее отсюда удрать. В станице их теперь засмеют: с бабой связались, да еще при каких обстоятельствах.

– Можно! – крикнула Люба.

На столе, на газете, высилась внушительная горка яиц, грязных, в курином помете. Несколько штук было раздавлено. Белая скорлупа заляпана белком и желтком.

Нарушительница сидела на диванчике, запахивая кофту, чтобы скрыть желтые разводы.

– Сорок четыре – это же надо ухитриться!

– Мне их выписали на трудодни, – мрачно твердила

Сычова. – Спросите у завфермой.

– А почему тогда вы прятали их за пазухой? – спросил я.

– Не прятала. Сумку дома забыла… – отвечала она уже не так уверенно.

– Гражданка Сычова, давайте лучше начистоту. Вы эти яйца украли?

Она посмотрела на меня с ненавистью.

– Я спрашиваю, – повторил я.

– Не буду я тебе отвечать. Как бы ни сказала, все равно в каталажку меня отвезешь.

– Если надо будет, отвезу.

– Это тебе как маслом по сердцу, – ухмыльнулась она. –

Погоди, мы на тебя управу найдем…

– Давайте не «тыкать», – сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться.

– Завидуешь, – не унималась Сычова, – завидуешь, что у моего мужа был авторитет, а у тебя нету… Девок в свою компанию тащишь! – Она указала на Любу. – Знаем, для чего ты с ней в физкультурном зале запираешься…

Люба Коробова смотрела на нее, расширив глаза.

– Сычова, не забывайтесь! – задохнулся я.

– Я тебе отвод даю. Имею право! – вдруг закричала она во весь голос. – Отвод даю! Граждане, товарищи, он меня специально засадить хочет! Интерес у него есть… – Протянула она руки к присутствующим: – По закону он не имеет права, Митьку извел…

– Маша, Маша, не лезь в бутылку, – загомонили разом колхозницы.

– Напортишь себе!

– Так накадишь, что святых задымишь…

– Опамятуйся, дура!

– Все, поговорили! – сказал я громко. В комнате наступила тишина. – Будем составлять протокол.

Крик Сычовой сменился рыданиями. И пока женщины успокаивали ее и отпаивали водой, я стал выяснять у Любы, как все произошло.

Дружинники, оказывается, караулили несколько дней.

Все больше утром и вечером, после окончания работы птичниц. Но впустую. Несколько работниц попались с яйцами. Но это был пустяк: два-три яйца всего.

А сегодня днем идут они по дороге от птицефермы.

Люба сразу заприметила, что впереди шагает Сычова. Да как-то не так. Руки неестественно растопыривает. Нагнали они ее, нарочно разговорились. Сычова все старалась отстать. Тут как раз проезжала машина с колхозниками в центральную усадьбу. Ребята остановили ее. Сычовой ничего не оставалось делать, как полезть с ними в кузов.

Пробралась она к кабине, стала держаться за борт. И уже около самой Бахмачеевской шофер остановился почему-то, а затем резко рванул вперед. Ну, она привалилась грудью к кабине. И потекла из кофты яичница…

Мы составили протокол, все честь по чести. На всякий случай я позвонил на птицеферму. Конечно, яйца оказались ворованными.

Я колебался, что делать с задержанной. Пугнуть – как советовал Нассонов? Такую не запугаешь. Сколько раз сходило с рук. Еще больше обнаглеет. Наказать? Представляю, какую бучу поднимет ее муженек!

Я прошел в кабинет Ксении Филипповны и позвонил председателю.

Он попыхтел в трубку, покрякал. И спросил:

– Значит, много шуму наделал?

– При чем здесь шум? Хищение налицо. Вы бы слышали, как она крыла всех.

– От этого, положим, не умирают, – усмехнулся Геннадий Петрович, сам любивший крепкое словцо. – А вот воровство пресекать пора. Скажи, как это она ухитрилась столько яиц в пазуху упрятать?

– Ухитрилась, – сухо сказал я.

– Коммерсантка. – Он помолчал. – А зачем, собственно, ты звонишь мне?

– Ваше ведь задание выполнял, – в свою очередь усмехнулся я.

– Выношу благодарность перед строем.

– Спасибо.

Я медлил. Чувствовалось, что Нассонов тоже не хотел заводить дело далеко. Он откуда-то пронюхал, что Сычов слал на меня анонимки… Сычов лягается больно.

– Повезу в райотдел, – сказал я.

– Как знаешь, – неуверенно проговорил председатель. –

У тебя на руках законы.

Я положил трубку, досадуя на самого себя. Вот опять моя неуверенность! Ведь знал же, что разговор будет именно таким… Надо везти в райотдел. Так будет лучше.

Сычова села в коляску присмиревшая. Я взял с собой

Коробову, и мы покатили в город.

Стояло золотое лето, обремененное густым разнотравьем, уставшее от жары и хлопот родить плоды. Степь выгорела. Ее желтые просторы недвижным ковром пролегли под солнцем. Ветер не тревожил сухую полынь.

Природа, казалось, дремала в послеобеденном полусне.

Все ее звуки, все запахи выветрились. Только звенели шины по размягченному асфальту, мягко урчал двигатель, да резко пахло бензином и жирной духотой гудрона. В

суматохе я забыл про Арефу и ругал себя, что никого не предупредил задержать его: наверняка оборочусь за троечку часов.

В Бахмачеевском меня отчитал майор:

– Составил протокол, и пусть себе гуляет, пока проведешь расследование…

Я растерялся:

– Хотел, чтобы здесь. Объективнее… Скажут, что пристрастен, – оправдывался я.

Мягкенький недовольно хмыкнул:

– Тебе поручили участок, стало быть, доверяют. Ежели по каждому случаю к нам будут возить со всего района нарушителей, нам и двести человек не хватит штата в

РОВДе. Закон знаешь?

– Так точно, – уныло ответил я.

– Так выполняй его строго. А то действительно кое-кому даешь повод…

Он замолчал. И я понял, что Мягкенький давно догадался, что автор анонимок на меня – Сычов.

– Что прикажете? – спросил я.

– Что прикажу? Отпусти Сычову. Сам отлично знаешь, что расследованию она не помешает.

– Слушаюсь…

– И еще лучше – отвези сам назад. По-деликатному.

Вежливость, она в нашем деле не помеха. Неприступней и крепче выглядеть всегда будешь.

Вышел я от начальника как ошпаренный. Сычова, не в шутку перепугавшись, опрометью метнулась из РОВДа, когда ей сказали, что она свободна. Домой ехать со мной отказалась. Рада была, что отпустили.

Я позвонил на Бахмачеевскую. Оксана ответила, что

Арефа был и, не дождавшись, уехал домой. Жаль.

Когда я немного успокоился после выговора начальства, меня захлестнула мысль: рядом Лариса. В двух минутах ходьбы от милиции.

Мы вышли с Любой Коробовой на улицу.