Юлия Алейникова - Крест великой княгини

— На службе был. Задержался. — Теперь, при новой власти, Ванька чувствовал себя уверенно, по улице ходил гоголем, на соседа Кондрата Карпыча, что жил в большом доме и имел свою лошадь, двух коров и шорную мастерскую и по прежним временам Ваньку не замечал, как вошь какую, поглядывал свысока. Да и мать уже не так боялся, как прежде, во всяком случае, всячески это показывал.

— Где был, говорю? — гремя горшками возле печки и покрехтывая, спросила старуха. — У Напольной школы небось?

— Откуда знаешь? — замер с полуснятым с ноги сапогом Ванька.

— А то не знаешь? Полночи стреляли на том конце, конные, говорят, всю ночь туды-сюды скакали, да еще, говорят, взрывы были. — Тут мать оставила возиться с печкой и, подойдя к Ване, заглянула сыну в глаза. — Случилось чего? Может, с великой княгиней чего, с Елизаветой Федоровной? А? Ты чего молчишь-то, стряслось что, говорю?

— Стряслось. — Старцев их еще с вечера предупредил, что населению правду о Романовых знать не обязательно. Население еще не сознательное. Может не так понять. А потому в сложной ситуации, сложившейся на Урале, лучше, если население будет думать, что князей кто-то похитил, например, белогвардейская сволочь. И для этой цели ночью, когда подводы с князьями уже покинули город, люди Абрамова должны были устроить возле школы стрельбу и даже взорвать несколько гранат, чтобы население думало, что бой был.

— Ох ты, батюшки! — всплеснула руками мать и тут же на колени рухнула перед иконами Бога молить о спасении беглецов.

— И как вам, маманя, не стыдно? — укоризненно проговорил Иван. — Уж сколько раз я вам говорил, нету никакого Бога, а значит, и молиться незачем.

— Нету! — поднимаясь, фыркнула мать. — Ишь, умники нашлись! Господь наш Спаситель от веку есть, а вас, горлопанов, только вчера народили, да видно, пороли мало, — крестясь, бормотала она, снова возвращаясь к печке.

— Ну а за цареву родню вы зачем молитесь? Сколько они простого народу погубили, сколько соков с него выпили? — из какого-то внутреннего глупого упрямства принялся злить мать Иван.

— Может, кто и выпил, — буркнула недовольно мать, — не знаю, а вот только великая княгиня Елизавета Федоровна, окромя добра, ничего простому люду не творила. Да и вообще, у кого это рука могла на помазанников Божьих подняться? У жидов да у нехристей! Ох, смотри, Ванька, пропадешь! И никто тебя не спасет, ни ЧК твое, ни горлопаны приезжие.

— Вы, маманя, про ЧК потише, — торопливо захлопывая окна, посоветовал Иван. — А то как бы самим не пропасть. И вообще, не то сейчас время, чтобы царя жалеть. А еще, — снова садясь на лавку, продолжил он воспитывать мать, — сейчас, маманя, наше время идет, теперь пролетарии будут всем в государстве распоряжаться, потому как они и есть настоящие хозяева. Их руками все создано. А всяких там царей, попов и буржуев мы так погоним, что ого-го!

— Смотрите, как бы вас не погнали, — затапливая печь, пригрозила маманя. — Вона что по городу говорят, что армия Колчака вот-вот Екатеринбург возьмет, а уж оттуда и до нас недалеко. Куда тогда твои дружки из ЧК побегут? А сам что делать будешь, Ванька, а ну как спросят с тебя? — Тут у матери голос непривычно дрогнул.

— Да что вы такое говорите, ни за что комиссар Белобородов и товарищ Сафаров Екатеринбург не сдадут. Вот увидите! Да нам товарищ Сафаров, когда приезжал, все объяснил…

Договорить Иван не успел, дверь в сенях хлопнула, а в следующую минуту в избу вошел без стука по-свойски его старший брат Петруха.

— Здорово, Иван. Здрасте, маманя, — снимая картуз, поклонился матери Петр и торопливо подсел к Ваньке на лавку. — Вань, ты у нас человек к новой власти не чужой, расскажи по-родственному, что там у вас ночью за стрельба была? Глафира моя от страху полночи провыла. А сейчас к вам шел, бабы у колодца сказывали, что ночью Романовых из Напольной школы похитили!

Петруха с женой жили в небольшом домишке возле лесных складов. Со свекровью Глафира не ужилась, да и что удивляться, когда характер у Марфы Прохоровны был такой, что и родным с ней ужиться — дело не простое. Не то что невестке. Вот и пришлось Петрухе на склад сторожем идти, потому как там для сторожа избенка была построена.

— Ну чего молчишь-то? Аль сам не знаешь, чего было?

— Как не знать, — вытягивая босые ноги, степенно ответил Иван. — Устал я, Петруха. Как-никак всю ночь не спавши, вот только сейчас вернулся.

— Да ну? А чего было-то, расскажи по-братски. — Петр хоть и был старше Ваньки на четыре года, и вообще человек был уже семейный, двое детей, младшая Галинка месяц назад родилась, а обращался к младшему брату уважительно, понимал, с кем дело имеет.

— Да вишь ли, братуха, какое дело, — упирая руки в колени и солидно прокашливаясь, проговорил Иван, — беляки князей ночью похитили.

— Да ты чего!

— А вот и чего. Налетели ночью, врасплох. Наши, конечно, отстреливались, даже пару гранат метнули, одного из беляков на месте положили, из наших, правда, тоже раненый есть.

— Ты гляди, — сочувственно покачал головой Петруха. — И чего? Убегли?

— Убегли. Врасплох, понимаешь, застали, да и много их было, — сокрушался Ванька. — Отбили. А потом полночи по полям да по лесам за ними гонялись, да где их во тьме такой найдешь? Ушли.

Ванька размотал портянки и пристроил тут же возле печки на просушку, а потом принялся пиджак снимать, да как-то неловко потянул, крест из него выскользнул.

— А это чего? — не растерялся братуха и крест с полу подобрал. — Ты гляди, никак золотой?

— Это еще что? Откуда? — тут же подскочила маманя и крест у Петрухи выхватила. — Это где же ты, ирод, такую вещь взял? — подскакивая к Ваньке, стала она ему тыкать крестом в нос. — Это дружки твои воровать тебя научили или разбойничать? Отвечай, у кого отнял, ирод? — схватив Ваньку за жидковатый чуб, голосила мать и трепала его, как в детстве. Было обидно и больно, а главное — при братухе авторитет его порушила.

— Да не отнимал я! — пытаясь вырваться из цепких старухиных пальцев, взвизгнул Ванька. — Не отнимал!

— Откуда взял, ирод? Ну?!

— Великая княгиня дала, еще до побега, — не придумав ничего умного, ляпнул Ванька.

— Княгиня? Это Елизавета Федоровна, что ли? — ахнула мать и от неожиданности выпустила Ванькин чуб, впиваясь глазами в крест. — А ведь я его помню, она при мне на него молилась. Ох ты батюшки!

— Вы, маманя, как-то поаккуратнее, что ли, я вам не мальчик все же. Несолидно, — отходя от матери подальше и поправляя прическу, обиженно посоветовал Иван.

— Поговори еще, — буркнула мать, возвращая свой боевой настрой. — Сказывай лучше, с чего это ее царское высочество тебе вдруг крест дала? Врешь небось? — снова надвигаясь на Ваньку, потребовала ответа старуха.