Сэм Борн - Праведники

Уилл задумался и признал правоту друга. Действительно, европейцу не дано понять китайца, а китайцу — южноафриканского зулуса. Английское воспитание и образование, полученные Уиллом, были в этом деле далеко не лучшими помощниками. Вооруженный ими, он поперся в Краун-Хайтс с открытым забралом, на ходу придумав дешевую легенду. И получил сполна. Спасибо еще, что остался жив. А много ли он узнал и понял за время своего визита?

— Ты прав.

— Как насчет Жоэля?

— Кауфмана?

Они вместе учились в Колумбийском университете, причем Жоэль — в одной группе с Уиллом. Сейчас он работает младшим редактором отдела спорта «Ньюсдей».

— Не вариант.

— Почему?

— Жоэль — еврей только по фамилии. Покажи ему Тору или Талмуд, и он решит, что это сборник рождественских сказок.

— Этан Гринберг?

— Он в Гонконге, в корпункте «Джорнал».

— Черт… Зато мы в Нью-Йорке… Неужели мы больше не знаем здесь ни одного еврея? Сказать кому — засмеют!

— Я знаю целую дюжину евреев, — возразил Уилл и хмыкнул.

Шварц и Вудстайн не годятся, они коллеги по работе… Кстати, он ведь совсем забыл о том, что он штатный сотрудник «Нью-Йорк таймс» и его никто не отпускал в отпуск. От Хардена пришло несколько писем, но Уилл их даже не открыл. Могут быть неприятности. Но с другой стороны, разве это неприятности?

— Ну и?..

— Я не могу к ним обратиться. Рискованно. И потом, они тоже вряд ли большие знатоки иудаизма. А нам нужен именно такой человек, который собаку на этом съел! — Уилл задумчиво уставился в потолок. — И которому можно верить. Ты знаешь такого человека? Я — нет.

— Я знаю, — буркнул Том.

— Кто?

— Тиша.

— Кто? Это у тебя такие шутки? Ты хочешь попросить Тишу помочь нам спасти Бет?

— Готов выслушать альтернативные предложения.

Уилл откинулся на подушку и вновь уставился в потолок.

Том опять был прав. Тиша была именно тем человеком, которого они искали. Еврейка, умная, умеющая держать язык за зубами и эксперт по всяким иудейским делам. Надо только снять трубку и позвонить ей. И вот это было самым сложным. Ведь они не говорили друг с другом более четырех лет.

А до этого были неразлучны в течение целых девяти месяцев!..

С самого начала учебы в Колумбийском университете и вплоть до того Дня поминовения. Она училась на факультете классической живописи. Уилл влюбился в нее с первого взгляда. Точнее, почувствовал желание. Тиша была заметной фигурой в студенческом городке. С бриллиантовой сережкой в носу, с колечком в пупке и голубой косичкой в копне иссиня-черных волос. Не всякая студентка может выглядеть столь экстравагантно, но Тише это удавалось без всякого труда.

Они стали встречаться на второй день после знакомства, а через три дня уже перебрались в крохотную квартирку на углу 113-й улицы и Амстердам-авеню. Днем они занимались любовью, потом ели китайскую еду, смотрели видео и опять занимались любовью вплоть до самого утра следующего дня.

Внешность была обманчива. Все, кому бросались в глаза ее колечко и голубая косичка, думали про Тишу бог знает что. Что она взбалмошная и легкомысленная девчонка, таскающаяся по клубам и готовая переспать с кем угодно. На самом деле она была совершенно другой. Под внешностью хиппи скрывался острый, необыкновенно расчетливый ум. Дискутировать с Тишей было невозможно, после этих бесед у Уилла всегда болела голова.

Его поражала ее начитанность. Она знала всю литературу — от Гомера до Тургенева — чуть не наизусть. Не было ни одного трактата по истории мировых религий, который она не проштудировала бы лично. Как ни смешно, ее единственным слабым местом была современная массовая культура. Тиша довольно свободно ориентировалась лишь в самых новейших трендах и течениях молодежной культуры, но детские ее воспоминания, казалось, были девственно чисты. Уилла что всегда ставило в тупик. Она не знала элементарных вещей, и видно было, что не притворялась. Смирившись наконец с ее «невежеством», Уилл тихо радовался про себя: все-таки была одна область знаний, в которой он мог дать Тише сто очков вперед! Он цитировал ей культовые мультики своего детства, а она сидела, раскрыв от удивления рот. Он пересказывал ей сюжеты читаных-перечитанных в отрочестве фантастических романов и детективов: имена их героев были у всех на устах, но для Тиши они оказались настоящим откровением.

Собственно, она и не распространялась никогда о своем детстве и юности. Даже ее имя было лишь сухой и таинственной аббревиатурой ТШ, которую Уилл преобразовал в «Тиша» для удобства произношения. Он никогда не встречался ни с ее родителями, ни с какими бы то ни было другими родственниками или друзьями детства. Несмотря на свой воинствующий атеизм — она ела исключительно некошерную пищу, отдавая особое предпочтение запеченному с пряностями поросенку, — Тиша пару раз вскользь упомянула о том, что ее семья весьма консервативна. Это случилось, когда он намекнул ей, что было бы недурно познакомить его с предками.

— Они не потерпят бойфренда-нееврея, — отвечала она.

— Мы же не собираемся жениться! — возражал Уилл.

— Не важно. Сам факт нашей дружбы и каких-то отношений — это уже плохо, с их точки зрения.

Они много спорили и ссорились по этому поводу. Уилл обзывал ее родителей самыми последними словами, упрекая их в расизме и сионизме, сравнивая их нетерпимость с нетерпимостью самых отпетых антисемитов — только наоборот. А Тиша, оправдываясь, в очередной раз прочитывала ему популярную лекцию по истории еврейского народа. Она рассказывала о том, что во все времена и во всех странах иудеев нещадно притесняли и истребляли. Сохранение в этих условиях самобытности было для них вопросом выживания. И многие — ее родители в том числе — исторически боятся ассимиляции, справедливо полагая, что это положит конец еврейской культуре и еврейской цивилизации. Смешанные браки? Да ни за что в жизни! Друг из нееврейской семьи? Никогда, ибо это может рано или поздно привести к смешанному браку!

— Ну хорошо, я понял. А сама-то ты согласна с ними? — говорил обиженный Уилл.

Тиша не отмалчивалась, но отвечала туманно. Она не соглашалась с точкой зрения своих родителей, но так, что Уилла это не убеждало. В конце концов это сказалось на их отношениях. Если поначалу их окрыляла романтика зимнего манхэттенского отшельничества, то по весне ощущения притупились. Уилла убивало осознание того, что всему виной древние суеверия чуждого ему народа. История, насчитывающая пять тысяч лет, богоизбранность — все это чудесно, но при чем тут он?

А потом он встретил Бет. Ему почти не пришлось терзаться угрызениями совести, потому что к тому моменту они с Тишей уже негласно пришли к выводу, что у них нет общего будущего. Окончательный разрыв, впрочем, дался весьма болезненно. Не в силах побороть свою трусость, Уилл начал встречаться с Бет, так и не расставшись формально с Тишей. Однажды та наткнулась на фотографию новой возлюбленной Уилла на его компьютере и устроила форменную истерику. Поразительно, но именно Тиша обвинила Уилла в том, что тот уступил «давлению еврейских предрассудков».