Джесси Болл - Стоит только замолчать [litres]

инт.:И тогда-то он…

дзиро:Он сказал мне, что больше не хочет меня видеть.

инт.:Но потом передумал.

дзиро:Передумал. В том же году передумал. Но к тому моменту так переменился, что это стало уже неважно. Он стал другим человеком. Таким, как сейчас. Вы сами видите, верно? От человека, с которым вы виделись, никакой сатисфакции не получишь.

инт.:…

дзиро:Хотите говорите, хотите – нет, но вы же видите: от него осталась только пустая кожура.

(Диктофон отключается.)

[ От инт. Это интервью проводилось в лапшевне, именно на это интервью Гаро принес фотографию, которую я показал вам несколькими страницами выше. Он хранил фотографию в крафтовом конверте вместе с другими вещами, которых мне не показал. Мне было очень любопытно узнать, что еще лежало в крафтовом конверте, но если, чтобы это увидеть, я должен был еще больше войти к нему в доверие, то в данном случае я, наверно, приложил меньше усилий, чем от меня требовалось. Так я и не узнал, что еще было в конверте. Фотография, которую он мне дал – фото Дзито Дзоо в кимоно, – была подписана на обороте. “На озерах они плавают, но не видят озера. Они видят только то, что вверху, и только днем, и только когда солнце не слишком яркое”. Я пытался выяснить, откуда эти строки, но это удалось, только когда я поговорил с самой Дзито Дзоо. Впрочем, в тот момент я все еще сидел в лапшевне напротив Ватанабэ Гаро, и мой диктофон казался малюсеньким на фоне двух гигантских мисок лапши].

инт.:Мне, конечно, очень любопытно услышать все, что вы только можете сказать об Оде Сотацу, но всего любопытнее было бы услышать о тех случаях, когда он разговаривал с вами. Вы помните, когда это случилось впервые?

гаро:Думаете, я могу забыть такого человека?

инт.:Значит, его наружность производила большое впечатление?

гаро:Нет, нет, какое там. На деле это было самое занятное. Когда ты был с ним в одном помещении, ты был как бы один. Такого неприметного человека я никогда в жизни не встречал. Не просто потому, что он был тихий. Это-то, конечно, да, такой у него был характер. Но было еще кое-что: просто казалось, что он где-то не здесь.

инт.:А где же, по-вашему?

гаро:Некоторые ребята говорили, что выбьют это из него. Так говорили те, кто его, наверно, недолюбливал. На этой почве у нас были разногласия. Новичкам он как-то не нравился. А те, кто со стажем, просто считали, что поведение всего важнее.

инт.:Значит, тем, кто со стажем, он нравился?

гаро:Да, да, нам он нравился…

инт.:А первый раз, когда вы с ним разговаривали, – при каких обстоятельствах это было?

гаро:Это было из-за набора для сёги.

инт.:Набора для сёги?

гаро:Почти всем заключенным, которые ждут казни, или тем, кто обжалует высшую меру, а пока ждет… им выдают по набору для сёги.

инт.:Значит, они играют друг с другом? Или с надзирателями?

гаро:Они не играют. Ни друг с другом, ни с надзирателями. По большей части просто переставляют фигуры так и сяк. Некоторые из них любят делать вид, будто играют сами с собой, но я вот что думаю – нет, по-настоящему они не играют. Просто переставляют фигуры, чтобы скоротать время.

инт.:Но по идее, некоторые из них действительно знают правила игры и могут играть сами с собой.

гаро:Думаю, играть они умеют. Просто я вот что думаю: какой прок играть самому с собой? Я смотрел, как они этим занимаются. Это не настоящая игра, не то, о чем вы думаете.

инт.:Значит, вы принесли ему набор для сёги?

гаро:Когда он заговорил? Нет. Набор у него был. Он всегда вынимал из набора золотых генералов и стискивал в кулаке. Не знаю почему. И это стало великим вопросом. Почему Ода Сотацу держит в кулаке золотых генералов? Одна журналистка пришла и заметила. А еще она заметила, что фигуры на доске были расставлены странно. Это приобрело особенный смысл: все гадали, нет ли в этом какой подсказки. А если он наконец-то раскрыл какие-то детали о том, где жертвы?

инт.:Значит, журналистов вот так, запросто допускали в тюрьму?

гаро:Редко. Почти никогда не допускали. На самом деле очень нечасто. Это было исключение, я бы сказал. В общем, мы побились об заклад. Не помню, на что – может, на часть зарплаты, или на право выбирать смену, или еще что-то там. Но это было что-то ценное. А, теперь вспомнил. Это был отпуск. Тот, кто угадает, получит по одному дню от отпусков остальных. Судили-рядили так и сяк. Но Ода не разъяснял. Отказывался сказать, зачем это делает. Разные надзиратели подходили к нему, спрашивали у него. Угрожали ему, упрашивали. Ничего не действовало.

инт.:Но вы его уговорили, и он разъяснил?

гаро:Ну-у, я просто случайно заметил. Он использовал доску вместо календаря. Для этого надо всего тридцать шесть фигур, не сорок. Вот он и убирал с доски золотых генералов. Наверно, ему не хотелось класть их на пол камеры, вот он и держал их в руках. Проще простого. Я заметил, потому что увидел, что он менял фигуры на доске первым делом, как только просыпался. Больше никто не знал, что это значит, но я в конце концов узнал. И я сказал ему: “Заключенный Ода, вы пропустили день”.

инт.:“Вы пропустили день”?

гаро:Так я и сказал: “Вы пропустили день”.

инт.:А он что сказал?

гаро:Он несколько мгновений очень внимательно смотрел на доску. Наверно, опасался, что, пока он спал, кто-то переставил фигуры. Однажды кто-то такое проделал. Он проверял, все ли на ней правильно. А потом сказал: “Нет, я дней не пропускаю”.

инт.:И все?

гаро:И все. За это я получил две недели отпуска. Наверно, потому-то с тех пор я обращался с ним по-хорошему. По этой причине, а еще из-за того, что…

инт.:Из-за чего?

гаро:Мне было приятно, что он поговорил со мной, а не с другими. Мне нравилось внушать себе, что это, мол, потому, что я знаю кое-какие секреты, знаю, что требуется от надзирателя, но причина была другая.

инт.:Как знать?

[ От инт. Я поговорил с женой Дзиро в один из тех дней, когда пользовался их гостеприимством. Она высказывалась очень резко и категорично, если считала, что права, и мы очень неплохо ладили между собой. Вечерами семья играла в разнообразные игры – в настольные и другие, и жена никому не давала пощады. Я играл с ней в го – в игру, на мастерство в которой претендовать не могу, и она с легкостью меня обыгрывала. Казалось, ее радовало, что я пишу эту книгу и так часто разговариваю с Дзиро. Однажды утром, когда я спозаранку сидел на открытом воздухе (мне не спалось), она вышла, присела рядом, и мы поговорили. Я не записывал этот разговор на диктофон, но помню многое из сказанного ею. Ниже я пересказываю ее слова, перефразируя.]