Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 01

— В непозволительных связях?! — в очередной раз удивился Григорий. — Что он имел в виду? Интересно. Очень интересно. Что еще за таинственный защитник объявился?

— Может быть, кто из твоих космических друзей? — предположил Кравцов. — На эту мысль меня навело то обстоятельство, что вороны были уничтожены как будто сильным электрическим разрядом: валялись по всей комнате, словно поджаренные. Десятка три. Но о самом удивительном я тебе еще не сказал. Среди ворон лежал почерневший труп мужчины с отрезанной головой. Я подумал, что, может быть, он и звонил мне? Но в таком случае возникает логическая нестыковочка — не могли же вороны отрезать ему голову? Значит, было еще одно действующее лицо.

— Сергей Сергеевич, на обезглавленном мужчине были черный плащ и кожаная кепка?

— Верно. Но, по-моему, я тебе об этом не говорил. Постой-постой, уж не хочешь ли ты сказать, что это был оборотень, майор Селиверстов, о котором ты мне рассказывал?

— Полагаю, что это был именно он. — И Григорий рассказал о нападении на него волка-оборотня и о гранатометчике, засевшем на дереве.

Внимательно выслушав его, прокурор столицы озабоченно сказал:

— Похоже, Григорий Петрович, оборотень больше не будет тебя беспокоить, но вот с мафией война только начинается. С горечью сообщаю тебе, что при попытке взять с поличным получателей «груза двести» в Шереметьево-2, под который, как мы предполагали, была замаскирована крупная партия кокаина, погибли трое сотрудников ОМОНа. Оперативников было шестеро, а мафиози из двух банд — с полсотни.

— Из двух банд?

— Да. Оперативная группа попала под перекрестный огонь. В момент разборки между мафиози банд Харакири и какого-то Флинта. Об этом раскололся раненый боевик Флинта. Получатели груза и сам груз исчезли.

Вор в законе Флинт был в хорошем настроении, хотя и побаливала нога. То, что при захвате «груза 200» погибли трое его боевиков, его не расстроило. Что ж, случается и такое в их опасной работе. Главное — его парни «умыли» горилл из кодлы Харакири и завладели партией кокаина, которая оценивалась суммой около десяти миллионов баксов. Это был большой успех. Конечно, нехорошо, что его люди засветились перед легавыми и один раненый боевик попал в их лапы. Но Флинт был уверен в своих головорезах и не сомневался, что полиция не получит никаких важных сведений от раненого боевика. Его люди умели держать язык за зубами. Они предпочитали оказаться на зоне, чем без языка.

«Штаб» Флинта в целях конспирации находился под двухэтажным кирпичным особнячком, который официально занимало акционерное общество недвижимости «Новая квартира». Учредителем этого общества и хозяином особнячка был бывший инженер-строитель Долматов Дмитрий Николаевич. Это для административных органов и широкой общественности. Только узкому кругу приятелей было известно, что под фамилией Долматов скрывается Фоменко Остап Гаврилович, из своих пятидесяти шести лет проведший на зоне двадцать восемь. И вот уже более десяти лет как на всероссийской воровской сходке он был возведен в ранг «вора в законе». Понятно, что Хоменко никакого отношения не имел ни к инженерной строительной профессии, ни к образованию, ник честному труду. Он даже гордился тем, что за всю свою сознательную жизнь нигде добровольно не работал и не учился, если не считать двух классов общеобразовательной школы. Однако в природном уме, в смекалке Остапу Гавриловичу нельзя было отказать. В уголовном мире Фоменко привыкли называть по прозвищу — «Флинт», что Остапа Гавриловича по понятным причинам вполне устраивало.

Флинт, сухощавый, вполне еще крепкий, выше среднего роста мужчина со стальными, можно сказать, характером и нервами, лежа на кровати, откинулся на подушке и прикрыл веки. Его правую ногу, раненную охранником четыре года назад, когда ему удалось бежать из лагеря, разминал профессиональный массажист Клык, бывший мастер спорта по боксу в тяжелом весе, после тяжелого нокаута перешедший в спортивные массажисты.

— Болит сволочь, — заметил Флинт, — словно кто жилы щипцами вытягивает. Но хрен с ней, пусть болит, я уж привык. Наверное, к непогоде. Ты понежнее, Клык, понежнее. Твоими бы руками сваи заколачивать.

— Я и так аккуратненько, босс, — усмехнулся Клык. — После массажи ка разотру камфарным спиртиком, и успокоится твоя ноженька. А хорошо, босс, мы сделали этих фраеров из кодлы Харакири. Не будут носы задирать, умники. — Клык знал, на какой сыграть струне, чтобы Флинт забыл о боли в ноге.

— Да, классно мы их бортанули, — осклабился Флинт, выказывая золотые коронки на зубах и садясь на кровати. — Не ожидали нашего появления хренорики (такой любил называть людей Харакири). Ты знаешь, Клык, я постоянно об этом говорю, что таких делах важно иметь хорошую разведку. У нас она работает не хуже, чем в ГРУ, а в кодле Харакири пренебрегают ею. Вот и получили по носу. У нас трое убитых, а у него девять трупов. Впредь наука зазнайке.

Флинт распахнул пушистый японский халат и почесал впалую грудь, изрисованную татуировками. Создавалось впечатление, что на его теле не осталось даже крохотного островка чистого тела, на котором могла бы испражниться муха, не задев татуировки. Выше других, справа, была наколка в виде могильного креста с парящими над ним ангелочками — это означало, что владелец ее — «вор в законе».

Клык знал, что босс любит перед сном поиграть на гитаре и «остограммиться», то есть выпить для успокоения сто граммов водки и закусить бутербродом с черной икрой. За последний год он ни разу не изменил этой привычке, остался верен ей и на этот раз.

— Дай-ка, кореш, инструмент, — приказал Флинт. — Душа просит песни. А камфарный спирт убери на хрен, нога уже не беспокоит. И принеси водочки с бутербродиком.

Клык с готовностью подал боссу гитару и отправился на кухню. Тут кстати заметить, что Флинт обладал вполне приличным музыкальным слухом и весьма поднаторел в игре на гитаре. Особенно он любил душещипательные блатные песни на уголовную тематику и романсы. Дружки любили его слушать. Но Флинт не любил петь начатую песню от начала до конца: пел отрывки из разных. Во время песни душа у него беспокойно металась от воспоминаний о тяжелой и бесцельно прожитой жизни. Нередко скупые слезинки капали на лак гитары. И упаси Бог кому-нибудь усмехнуться над ним в этот момент. Кто усмехался его сентиментальности — тот становился покойником: Флинт перерезал ему глотку бритвой.

Выпив залпом принесенную Клыком стопку водки и закусив бутербродом, Флинт задумчиво тронул струны.

— Блатная жизнь фонтаном бьет у вас, а лагеря и исправдомы не для вас, — проговорил он и мягким баритоном запел: