Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 01

— Коб, следующего! — прорычал Григорий. Запах крови будил в Григории звериное, первобытное чувство.

В кладовой в толпе смертельно перепуганных «арестантов» Коб поймал одного за ногу и буквально вышвырнул из кладовой. Им оказался брюнет лет тридцати, кавказской национальности, одетый в белый дорогой костюм, белоснежную сорочку с бежевой шелковой «бабочкой», бежевые туфли. Он ежесекундно вытирал носовым платком с бледного ухоженного лица пот и воровато бегал черными глазками по сторонам, надеясь, видимо, улизнуть. Однако Коб развеял все его иллюзии на этот счет. Сорвав с брюнета пиджак и «бабочку», Коб бесстрастно приказал:

— Быстро раздевайся, а то сначала оторву руки, потом выдерну ноги, затем уж голову отверну.

— Му-у-ужики, может, договоримся?! — завопил брюнет и бессильно опустился на колени. — Чеченец я. Отпустите на родину. Обещаю никогда у вас не появляться. У меня отец и старший брат в правительстве Ичкерии. Они заплатят за меня любой выкуп. Отпустите. Не казните.

— Поверить бандиту может только полный дурак, — холодно ответил Григорий. — У нас своих преступников хватает. Раздевайся!

Чеченец заплакал и мигом раскис, что было неожиданным для Григория. Он считал, что чеченцы мужественный и гордый народ и слезу из них не так-то просто выбить. А тут…

Коб сноровисто освободил приговоренного от одежды и поставил к «стенке». Григорий расстрелял в него обойму до конца и возбужденно прокричал Кобу:

— Медленно дело движется. Давай сразу двоих. Ты тоже стрелять будешь.

— Как прикажешь, хозяин, — спокойно ответил Коб, у которого, похоже, совершенно отсутствовала нервная система. Он вывел из кладовой двоих «арестантов» и подтолкнул к «стенке». Это были молодые мужчины среднего роста, в мятых брюках и расстегнутых на груди рубахах. Тела их были изрисованы татуировками на самые различные темы. Видимо, большую часть своих жизней они провели в местах не столь отдаленных и строгих.

— Слушай, начальник, — обратился один из них к Григорию. — Пусть это чудище не прикасается к нам. Мы сами разденемся и покажем вам, ментам поганым, как умеют умирать настоящие блатные.

— Ну, раздевайтесь, да поживей! — нервно ответил Григорий и, отбросив в сторону «Макаров», выдернул из-за пояса новый пистолет, заряженный. Ноздри у него дико раздувались. Он со звериной страстью втягивал в себя подвальный воздух с запахом пороха, парной крови и едкого человеческого пота.

Блатные раздевались, как в предбаннике. Смеялись, болтали о пустяках, казалось, ничего не замечали, не видели и видеть не хотели. Григорий внимательно посмотрел на них и понял, что это только маскарад — глаза у обоих были мертвые, расширенные от ужаса. Когда они попытались подняться, то не смогли — ноги не держали. Коб прислонил их к «стенке», уже сломленных, с опущенными головами. Но они еще зачем-то прикрывали ладонями стыдные места.

Григорий подал Кобу один из запасных пистолетов, сделал ему знак встать рядом с собой и громко бросил в сторону блатных:

— Вы приговариваетесь к расстрелу за убийства, и кражи. Мертвые вы не будете ни воровать, ни убивать.

— Но мы не убийцы, мы домушники, — вяло возразил один из блатных.

Однако Григорий не хотел его слышать. Два выстрела слились в один. Ударило по ушам. Две человеческие туши свалились одна на другую, подергали в судорогах ногами и руками.

По бетонным плитам растекались дымящиеся ручейки крови. Пороховой дым от пистолетов, пар от крови — дурнящий туман.

— Что мы с ними возимся?! — вскричал Григорий, уставившись лихорадочным взглядом на Коба. — В кладовой и перестреляем всех.

Неожиданно сильная рука сжала запястье Григория и вывернула из его руки пистолет, а затем выдернула и другой пистолет, из-за пояса его джинсов.

Григорий в бешенстве посмотрел на высокого мужчину, крепко державшего его за руку, непонятно откуда появившегося здесь и непонятно зачем. Вместе с тем что-то в нем показалось Григорию знакомым. Мужчина, продолжая крепко держать его руку, что-то возбужденно говорил, но Григорий не мог разобрать его слов, будто тот говорил через непроницаемую перегородку. До Григория стало вдруг доходить, что за руку его держит не кто-нибудь, а сам Сергей Сергеевич Кравцов, прокурор города Москвы. Но почему он его держит? На каком основании? Почему мешает вершить справедливый суд над преступниками?

Гриша осмотрелся вокруг, и то, что он увидел, привело его в ужас. В углу возвышалась громадная груда голых окровавленных человеческих тел, аккуратно сложенных Кобом. Стены были покрыты брызгами и ручьями человеческой крови, а в воздухе стоял тошнотворный дух, который не оставлял сомнений в том, что здесь произошло что-то невероятно ужасное…

— Что со мной, это не могу быть я, что происходит? Когда это произошло? Откуда эта звериная злоба, кипящая в моей душе, эта вселенская ненависть? Я сплю… Я проснусь, и все будет по-прежнему.

Григорий вдруг отчетливо понял, что по-прежнему уже никогда не будет. Что, пытаясь сделать мир лучше, он превратился в зверя и возврата к чистому и доброму не будет никогда, что его разум и душа навеки погребены под этой кучей кровавых тел… Осознание всего произошедшего поразила его как молния.

— Коб! — закричал он голосом, полным отчаяния. — Убирайся отсюда на свою планету! Живее! И не возвращайся!

— Как прикажешь, хозяин, — без эмоций ответил Коб и на глазах присутствующих стал быстро уменьшаться. Вскоре он превратился в лужицу, а затем вода в лужице завертелась, словно ее стали разгонять в сепараторе. Через несколько секунд, ввинтившись в воздух крутящейся струей, вода молниеносно исчезла из подвала.

Присутствующие остолбенели, потрясенные. Григорий резко вырвал свою руку с пистолетом у Кравцова, молниеносным движением приставил пистолет к своему виску и нажал на курок…

Нет, он не мог ошибиться, он видит свою мать, в темненьком платьице, маленькую, бледную, со скрещенными на груди руками. Глаза ее полны слез и неизмеримой боли. Григорий вытер свободной рукой застлавший- глаза пот и вдруг услышал словно прорвавшийся сквозь какую-то пленку голос:

— Ты меня слышишь, Григорий Петрович? Очнись!

— Я слышу вас, Сергей Сергеевич, — прошептал пересохшими губами Григорий. Это был голос прокурора, но как это могло быть? Гриша точно помнил, что нажал на курок. — Господи! Пусть все это будет сном! Что все это значит? Мама! Где она? Я только что ее видел…

— Как ты чувствуешь себя, Гриша? Нам предстоит серьезный разговор. Но сейчас ты должен отдохнуть и прийти в себя. Не нужно разговаривать. Я зайду к тебе завтра и отвечу на все твои вопросы, а ты ответишь на мои. А сейчас отдыхай.

Григорий остался один. Он с трудом осмотрелся. Лежал он на кровати, по всей видимости, в больничной палате. Одна рука его была пристегнута к металлическому поручню кровати, и в нее была вставлена капельница. Другая была свободна, и Гриша принялся рассматривать ее, будто видел впервые.