Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 04

— Поклянись!., и я тебе все открою. Ты будешь моя… и мы вместе с тобой разделим то, чего я думал сперва достичь один… в своем одиночестве. Судьба поставила тебя на мой путь, Наташа, и все кончено. Ты должна быть моею… Ты слышишь, ты понимаешь, это я тебе говорю?..

— Слышу и понимаю, — тихо уронила Наташа, все более и более подчиняясь действию этого страстного шепота и поддаваясь влиянию его выразительных глаз.

— И не изменишь мне никогда?..

— Никогда…

— И исполнишь все, что я ни прикажу тебе…

— Исполню, — ответила она без запинки и таким тоном безусловной покорности, что нельзя было сомневаться в правдивости ее слов.

— Ну, хорошо, я тебе расскажу все!.. Только помни, что после этого рассказа ты уже моя… Еще в последний раз поэтому переспрашиваю тебя: любишь ли ты меня настолько, чтобы разделить со мною всю мою жизнь…

— Люблю, — прошептала Наташа, поднимая глаза, в которых действительно светилась любовь.

— Ну так слушай же!..

— Во-первых, я тебе объявляю, что сегодня мы уже виделись…

— Как виделись?! — удивленно и испуганно переспросила Наташа, прекрасно знавшая противное.

— Ну так знай же, я — граф Радищев…

Девушка широко открыла глаза и застыла в позе изумления.

— Да, — продолжал Андрюшка, — я видел тебя сегодня… Но помни, что все это — страшная тайна! Ты больше не должна предлагать мне ни одного вопроса, потому что все равно я тебе ничего не отвечу сегодня. Второе — ты больше не должна показываться туда. Если твоя работа еще не окончена, то все равно откажись от нее письменно, отговорись нездоровьем, а я сам отнесу это письмо… Поняла?

— Поняла, — ответила Наташа, испуганно и в то же время подобострастно глядя на своего собеседника.

— А когда все устроится, — продолжал Андрюшка, — когда я больше не должен буду скрываться и вести такую жизнь, как я веду… тогда ты будешь женою моей и мы заживем с тобою, Наташа… А пока ни единому на свете человеку ты не должна и намекнуть даже о том, что я тебе сейчас сказал… В противном же случае, как я ни люблю тебя, но все-таки не пощажу и твоей жизни… Клянусь, я убью тебя!..

Эту последнюю фразу Андрюшка произнес так внушительно, что Наташа вздрогнула.

Через несколько минут они расстались; она получила приказание немедленно идти домой, а он сам заявил ей, что пойдет «туда» по делу, требующему его присутствия еще раз.

Возвращаясь домой и раздумывая на тему всего сообщенного Андрюшкой, Наташа ни на минуту не сомневалась, что все сказанное им — сущая правда.

Неопытная и малоразвитая девочка была в состоянии близком к восторгу.

«Он — граф!» — думала она; он сделает и ее богатой, знатной дамой. О! Какою очаровательною казалась ей эта перспектива! Ради нее она теперь готова молчать как убитая. И как она будет гордиться теперь своей тайной связью с этим юношей! Как стоически будет переносить насмешки сестры! Какое ей дело до них, когда в перспективе у нее так много всего, чем она сразу удивит и повергнет перед собой всех, кто вздумает смеяться над ее связью с подмастерьем.

Выйдя за ограду садика, Андрюшка несколько раз оглянулся вслед быстро удаляющейся Наташе и, когда заметил, что она свернула в ближайшую улицу, вошел в портерную.

Хозяин встретил его с дружеской улыбкой, и оба поздоровались за руку.

— Дай-ка кружечку, Капиныч!

Калиныч нацедил кружку и подал ее через прилавок.

— Ну что, как дела? — спросил он.

Андрюшка отхлебнул пива и проговорил:

— Дело ничего! Скоро срок оканчиваю!

— У мастерового?

— Да.

— А сколько осталось?

— Да с месяц, не больше.

— А потом как же?..

Андрюшка лукаво улыбнулся:

— Что ж потом?.. Потом тоже хлеб будем жевать ртом…

— Так! — сказал Калиныч, смахнув что-то с прилавка, и вдруг прибавил: — А папенька-то ваш как узнал, что вы сюда ходить зачали, перестал нас посещать… то, бывало, все со службы на перепутье и забежит кружечку перехватить, а теперь — нет…

— А ну его, — махнул рукой Андрюшка, и глаза его блеснули ненавистью. — Теперь предлагай он мне мировую, то я ему наплюю в рожу, и больше ничего. Он понимает это, верно, потому и опасается.

— Это точно, — ответил портерщик. — Да нонче он что-то и сам опускаться стал, попивает, говорят. Стороной слышал, что и жалованье сбавили.

Но Андрюшка уже не слушал болтовни буфетчика; он вынул из кармана клочок бумаги и принялся писать карандашом ряд каких-то знаков.

Излиновав ими весь клочок бумаги, он подал его Калинычу.

— Отдайте-ка это Померанцеву, когда он зайдет, только не забудьте, пожалуйста.

Портершик взял бумажку, бережно положил на полку и обещал передать.

Андрюшка расплатился и вышел. Чем дальше шел он по улице, тем более мрачнело его лицо. Видно было по всему, что нелегкую думу нес он с собою. Да оно так и было. В мозгу Андрюшки росло громадное предприятие. Он осмысливал все шансы и трудности его; но чем больше предвиделось их, тем настойчивее упрямился он в своем решении. Страстная натура юноши, так долго искавшая исхода из своего замкнутого положения, получила тот толчок, в который она сама верила и который ожидала с таким нетерпением.

У него теперь есть «двойник»… Что же из этого следует?.. А вот что: граф Радищев, тот самый, о котором рассказывала Наташа, отныне одно лицо с ним, Андрюшкой, и так как одному человеку жить в двух лицах неловко, то из этих двух вскоре выйдет одно. Как это все устроится, покажет будущее, но пока Андрюшка твердо решил принять эту случайность, эту игру природы за указание самой судьбы и не упускать выгодного случая.

— Сперва, впрочем, надо все это проверить, — решил он, — я хоть и верю Наташке, она не соврет… но все-таки — это дело требует самого точного исследования.

В Петербурге есть замечательные личности. Они живут десятки лет, и живут хорошо, не то что как-нибудь со дня на день, а между тем не имеют положительно никаких законных доходов. В крайнем случае они прикрываются каким-нибудь ремеслом или имеют незначительно оплачиваемые занятия. А между тем квартира, одежда и самый образ жизни этих таинственных субъектов говорит в пользу их значительной состоятельности.

Впрочем, так жить только и можно в Петербурге. Там спрос и предложение вращаются со страшной быстротой и на значительные суммы. Жажда наживы нигде, как известно, так сильно не развита, как в крупных центрах, переполненных всякими соблазнами.

Один из таких героев и был господин Померанцев.

Жил он где-то в Коломне, нанимая две меблированные комнаты за довольно дорогую плату.

Это был человек лет сорока, с физиономией старомодного чиновника, то есть с лысиной, бритой губой и густыми, коротко подстриженными бакенбардами. Глаза его были серые, тусклые; взгляд хитрый и проницательный.